Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

Им удалось незаметно прошмыгнуть через перешеек полуострова Сворбе; миновав окопы, в которых лежали погибшие каргопольцы, они вышли со Сворбе на Эзель; дорога лежала на Аренсбург…

— Кто-то едет, — присмотрелся Скалкин.

Из-за леса выкатилось старомодное ландо, запряженное холеными лошадьми. Фон Кнюпфера узнали все сразу — это он, уже в сером пиджаке и в кепке самой модной в крупную клетку. А рядом с ним сидела поджарая дама, и до церельцев доносился их смех.

Артеньев вытянул руку, сказав комиссару:

— Дай-ка мне твою оптику.

— Прицел барахлит, — предупредил Скалкин.

— Ладно. Справлюсь…

Коляска приближалась. Артеньев из-за кустов поднял винтовку с колена. В оптической трубке возникло сытое лицо каперанга с папиросой в зубах. А рядом с ним ехала Лили фон Ден…

— Фу! — Артеньев крепко выдохнул из груди воздух, чтобы смирить дыхание.

Предателю — смерть! Тщательно прицелился он в грудь фон Кнюпфера и через оптику досмотрел до конца, как выпала из коляски на дорогу убитая наповал Лили Александровна, а сам Кнюпфер в испуге стал нахлестывать лошадей… Артеньев расцепил в своих онемелых пальцах оружие и схватился руками за лицо.

— Боже! Я не хотел… клянусь, я не хотел в женщину…

Скалкин решительно поднял винтовку:

— Пошли! Я же говорил, что у ней прицел свихнут…

Словно какой-то рок преследовал Артеньева: сначала он заставил застрелиться командира «Новика», а сейчас случайно застрелил его вдову. Впрочем, переживать было некогда… Решили обойти Аренсбург лесом — важно пробиться до Орисарской дамбы. Артеньев убеждал товарищей, что дамбу так скоро не сдадут.

— Кто-то опять едет навстречу, — заметили матросы.

Прядая ушами, не спеша ступал через лужи старый мерин, а в телеге, болтая ногами, сидел эстонский крестьянин. Пожилой уже.

— А ведь я его знаю, — сказал Артеньев, вспомнив день своего прибытия на Эзель. — Этот эстонец из наших… флотский.

— Так позовите его: может, чем и пособит.

— Как же я его позову? Имени не знаю… болтал он что-то про себя, да я все позабыл. Помню, что на «Авроре» он служил… Да, верно, еще и в Цусиме участвовал…

— Эй, Аврора! — гаркнул комиссар. — Остановись, Цусима!

Телега остановилась. Тынис Муога терпеливо выждал, когда из леса к нему вышли матросы и три офицера.

— Церель? — догадался он сразу. — Плохи дела ваши… Да и мои не слаще. Уйдете вы, и всю жизнь заново строить надо. Что же мне теперь — к немецким порядкам приспосабливаться? Ай-ай…

Артеньев сунул ему руку, и Муога узнал его.

— Здорово, приятель. Ты откуда и куда?

— Ездил на коптильню, а сейчас домой… жена ждет. Вас взять к себе не могу. Прокормить бы мог такую ораву, я не бедный. Да жена у меня… пастор… опять же барон! Вам же хуже будет.

— Ясно, — сказал Скалкин. — А чего везешь?

Тынис Муога поднял с телеги мешок, из которого капало вкусное масло. Пахло от мешка очаровательно.

— Это вам, ребята, — сказал бывший матрос. — Копчушки. Чего еще? Вот табак… спички есть? Забирайте. И не подумайте обо мне скверно: я России столько лет оттабанил, что теперь мне без России помирать будет тошно… Ждать ли вас? Вернетесь ли?

Церелъцы хмуро промолчали. Он показал им заветную лесную тропинку, которая выведет на дорогу стороною от Аренсбурга и постов полиции. Они тронулись в лес, и эстонец на прощание крикнул:

— Если «Аврору» мою увидите, поклон ей от меня!

Скалкин помахал ему издали бескозыркой:

— Прощай, Цусима!

От Куйваста — через весь Моон — с песнями бодрейшими прошагали к Орисарской дамбе свежие роты. Будто с парада свалились: подтянутые, ловкие, хлястик к хлястику, пуговка к пуговке, а голоса звонкие резали осенний воздух. Это шел на выручку «батальону смерти» Эстонский полк — ревельцы, юрьевцы, перновцы. Возле дамбы стали окапываться. Эстонцы рыли окопы с завидной аккуратностью, ровняли брустверы так, словно готовили огородные грядки под клубничную рассаду… С ними стало матросам веселее!

С моря подходили германские миноносцы, вели убийственный огонь по защитникам дамбы в упор. Иногда скакала через дамбу немецкая кавалерия с палашами наголо, чтобы размять русское мужество. Но дамба была — как пробка, которая закрывала собой горлышко Моона.

Трусы, предатели, шкурники — те бежали на Куйваст. Сидя на пристанях, они еще издевались над героями, которые гибли в неравной битве за революцию. Не обошлось и без дешевой демагогии.