Борис Хотимский: Поляне [Роман-легенда]

Вот снова прихватило. Да как прихватило! Не только пуще вчерашнего — пуще нынешнего даже… Ух-х-х!..

Терпеть, никого не звать… Тер-р-р-пе-еть!..

М-м-м!.. М-м-молчи, молчи, боярин! Молчи, не роняй чести… Пускай никто не слышит, не зрит, не ведает, все одно — перед самим собой своей чести не роняй. Терпи, терпи, как доселе терпел…

Да сколько же можно вытерпеть человеку, еще живому? Бо-оги-и!

Не отпускает, никак не отпускает. Конец, что ли?..

Нет, не конец еще. Не конец…

Только стремительно высокие кипарисы и густоажурные кусты туи оставались зелеными. Остальная растительность на улицах и площадях Константинополя щедро отдала за месяцы знойного лета свою спасительную тень и теперь, прежде чем обнажиться, закрасовалась осенними красками — желтым, оранжевым, даже пурпурным. Словно напоминая о богатстве государства, о пожарах на его границах, о золоте в его казне и о пурпурной мантии Императора.

— Что осталось от нашего золота? Где знаменитая посуда, взятая в карфагенской сокровищнице? За тридцать лет своего царствования Император умудрился истощить казну. На бесконечные войны и ублажение своих любимых федератов. На слишком щедрые подарки всем этим варварским вождям, ни одному из которых я не доверил бы даже должности привратника в своем доме. Он растранжирил богатства своей империи, он…

— Он же защитил и приумножил их, мой друг. Не говорю уж о торговых путях и рынках сбыта, здесь ты лучше разбираешься. Но вспомни-ка трофеи, захваченные у вандалов. Мало? А как мы потрошили остготов!.. Я был тогда попрямее и покрепче, чем теперь. Первый Полководец заметил меня еще в африканской кампании и взял к себе в личную охрану.

— Он принял тебя за какого-нибудь гепида или герула?

— Не смейся, дорогой. В личной охране Первого Полководца не густо было нашего брата. Доминировали крещеные варвары. Но какой идиот решится отрицать, что они и впрямь были непревзойденными драчунами? Император знал их способности и умел пользоваться ими. Не торопись же осуждать его.

— Не суди и не судим будешь? Это хотел ты сказать? Но позволь мне судить о том, что я вижу так же явственно, как вижу сейчас крест на куполе храма Богородицы и портики Влахернского дворца…

Так беседовали два старика, ветеран и домовладелец, прогуливаясь прохладно-солнечным днем вдоль прямой улицы в северо-западной части города между Золотым рогом и Большими стенами.

Первый — как ветеран армии — кормился за счет назначенной ему Императором скромной пенсии. Немало золота и серебра накопил он когда-то в различных походах, немало ценных подарков — награду за храбрость и верность — получил из щедрых рук Первого Полководца. Все это давно промотали беспутные сыновья. Серебро из Антиохии, украшавшее сейчас его высохшие руки и шею, оставалось лишь последним свидетельством былой роскоши.

Второй содержал в Эксокионии — дальних кварталах Константинополя, между старыми и новыми стенами, — три доходных дома. Два по семь этажей и один девятиэтажный. В многочисленных каморках этих домов-башен ютились бедняки, бежавшие в город из разоренных селений и готовые выполнять любую, самую тяжкую и неблагодарную работу, лишь бы прокормить свои многодетные семьи. От каждого из таких несчастных требовать большой платы за жилье было бы неразумно: пришлось бы либо сдавать комнаты в кредит, либо вовсе лишиться квартироплательщиков. И расчетливый домовладелец предпочитал не взвинчивать цены, а вкладывать доходы в строительство новых домов и тем самым увеличивать число квартироплательщиков. Спрос на жилье год от года возрастал. Росли соответственно и доходы домовладельца, почти все его толстые пальцы были в золотых перстнях с бриллиантами. Однако — то ли от преклонного возраста и плохой работы кишечника, то ли от дурного характера — толстяк вечно брюзжал, хотя держался при этом осанисто, как сенатор, а утомленно прикрытые веки придавали его одутловатому лицу сонливое выражение. И был лыс.

Ветеран же был тощ и согнут, будто в поклоне, его еще не поредевшие седые кудри свисали на впалые щеки, а глаза сверкали, как у кошки в темноте.

Оба, как это свойственно старикам всех веков и всех земель, предавались праздным воспоминаниям о бесспорно лучших временах прошедших и сравнению их с бесспорно худшими временами наступившими. О светлых умах и темных страстях. О высоких словах и низких душах. Вечные контрасты!..

— Разумеется, — продолжал брюзжать лысый толстяк-домовладелец, — я учитываю не только расходы Императора. Я не забыл о его доходах, нет. Не менее трехсот фунтов золота ежегодно. Мне бы хоть одну треть таких доходов!