Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Большевики, видимо, ясно отдавали себе отчет в обстановке. Учитывая, что так или иначе они достигнут с поляками соглашения, руководители советской власти решили покончить с другим врагом. Был выброшен ударный лозунг: «Все на Врангеля».

Несмотря на то что остатки красных армий безудержно откатывались перед польскими войсками на восток, красное командование все свободные резервы теперь бросало на юг.

В середине сентября стали поступать сведения о движении на юг с юго-западного участка польского фронта и красной кавалерии Буденного (1-й Конной армии)…»

Осенью 1920 г., накануне крушения белого Крыма, Владимир Львович Бурцев писал о Врангеле как о «воплощении идеи борьбы без компромиссов против большевиков…».

Бывший председатель и управляющий отдела иностранных дел Верховного управления Северной области Николай Васильевич Чайковский выразился тогда же о Врангеле как о «призванном к осуществлению почетной задачи знаменосца крестьянской революции против большевизма». Чайковский имел в виду земельные законы, принятые правительством Врангеля.

Опоздал барон со своими законами.

«Закон о земле» был опубликован 25 мая 1920 г., за считанные недели до решающих событий.

Закон вместе с дополнениями предусматривал:

— часть помещичьих земель (в имениях свыше 600 десятин) отходит в собственность крестьян с выкупом по пятикратной стоимости урожая с рассрочкой на двадцать пять лет;

— волостные земства и сельские общины должны явиться органами крестьянского самоуправления (вместо постылых Советов);

— рабочие, равно как и крестьяне, находятся под защитой государства от владельцев предприятий.

Петр Николаевич уповал на действие закона и поворот в настроении народа.

Врангель предвидел крушение белой армии. После заключения мира с Польшей большевики имеют возможность обрушить на Крым всю свою вооруженную мощь.

Заслуга Врангеля в том, что к дням катастрофы (а ею еще тогда и не пахло) стянул огромный флот: что-то около 120 вымпелов. И в общем, дал прибежище всем, кто отказывался от примирения с красными.

Заслуга великая, поскольку все, кто уехал (тут злой иронией звучит: «уплыл»), спаслись. Их, безусловно, уничтожили бы, как те тысячи врангелевских солдат и офицеров, которые отказались оставить родную землю. Она их тотчас, можно сказать, незамедлительно и приняла, гостеприимно распахнувшись братскими могилами.

Врангель сумел оценить обстановку — и это спасло от расправы десятки тысяч людей, в немалом числе совсем и невоенных. Ох уж постреляли бы чекисты и убежденные коммунисты!

А Ленин морщил лоб над сводками и делал быстрые, неровноволнистые отчеркивания: делов-то! Нельзя засиживаться над каждой бумагой. Россия и партия — вон какие! И размашисто ставил подпись-одобрение. И крутил ручку телефонного аппарата — надо поощрить товарищей. А после набирал номер — нет, тогда номер набирали телефонные барышни из проверенных (не грохнутся в обморок, даже если услышат в наушниках, что их родителя или родительницу пригробили вдруг на Лубянке: настоящие большевички) — и ободрял Дзержинского. А тому и ободрений не надо. Шибко прикипел к своему делу — уже такую сноровку и аллюр приобрел! Ленин только потирал лысину и улыбался на его голос-отчет. И среди цифр по выпуску чугуна, пряжи, вагонов с зерном протискивал и новую, что Мундыч назвал: теперь она там будет аж до самого мозгового удара…

Безусловно, как белый вождь, да, пожалуй, и военачальник, Петр Николаевич стоял выше Деникина. Не его вина, что он принял обломки армии, да еще запертые на крымском пятачке. Он вознамерился земельной реформой вырвать Россию из-под власти большевиков, но выстрел прозвучал вхолостую.

Генерал Врангель сообщает:

«Дисциплина в тылу, особенно в крупных городах, также значительно поднялась. Я неуклонно требовал от начальников гарнизонов самых решительных мер против разнузданности и разгильдяйства воинских чинов в тылу, требовал, чтобы все боеспособные без уважительных причин не оставляли бы своих частей, чтобы все выздоровевшие немедленно отправлялись из лазаретов на фронт; настаивал на соблюдении установленной формы одежды…

Два месяца назад я прибыл в Крым. Волна красной нечисти готова была захлестнуть последнюю пядь русской земли, где, прижатые к морю, ждали ежечасно конца десятки тысяч русских людей.

Два года боровшиеся за счастье родины остатки армии раздирались внутренними распрями, утратили веру в своих вождей, потеряли воинский облик. Объятые ужасом, оборванные и голодные, молили о помощи толпы обывателей — стариков, женщин и детей.