Олег Капустин - Судьба генерала

— Читай сначала.

Граф покорно перевернул листки исписанной красивым писарским почерком рукописи и вновь начал читать первое личное послание российского императора Наполеону.

— Господин первый консул, — выразительно декламировал по-французски Фёдор Васильевич, выкатив от удовольствия большие голубые глаза. — Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе…

Император слушал и постукивал пальцами по холодному стеклу, снизу и по краям покрывшемуся ледяными узорами. Особенно ему понравилась фраза: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается».

«Да, вот так, решительно и ясно я отвечу на английские и австрийские происки! Так же нужно действовать и внутри империи»! — думал Павел Петрович, даже не подозревая, что этим самым подписывает себе смертный приговор.

А в то время как в Зимнем дворце обсуждали первое письмо царя французскому консулу, в Париже происходили знаменательные события, теснейшим образом связанные со всем, что происходило в России и что ещё будет происходить в ближайшие пятнадцать лет и отразится на судьбе всей страны, в том числе и Николая Муравьёва, уже выбравшего в мечтах стезю военного человека, отстаивающего достоинство и честь Родины. А повоевать ему пришлось много. Именно в эти годы, когда он только начинал жить, завязывались все те узлы мировой политики, развязывать, а порой разрубать которые предстояло и Николаю Муравьёву как военному и как дипломату в Европе и на просторах вожделенной в то время для всех великих европейских держав Азии.

Вечером 24 декабря по новому стилю, или 3 нивоза восьмого года Республики по ещё не отменённому календарю Французской революции, первый консул готовился в своей резиденции дворце Тюильри выехать в Оперу, где должна была идти премьера оратории Гайдна. Наполеон, уже давно одетый в простой генеральский мундир и белые лосины с сапогами, нервно откидывая прядь чёрных волос, падающую ему на широкий, крутой лоб, ходил по комнатам, ожидая, когда же его жёнушка, Жозефина Богарне, наконец-то закончит прихорашиваться и выйдет из своих покоев. Но та никак не могла решить сложнейшего вопроса, какую же шаль из нескольких десятков ей надлежит накинуть на красивейшие в Париже плечи. Наполеону это уже надоело, — подрагивая левой ногой, недовольно сказал стоявшему неподалёку адъютанту, чтобы тот передал первой консульше: пусть она сама добирается до Оперы. Наполеон стремительно сбежал по мраморным ступеням с крыльца и влетел в карету.

— Пошёл, и побыстрее! — крикнул первый консул кучеру. — Мы опаздываем.

Карета с грохотом понеслась по улицам Парижа. Наполеон мрачно посматривал из окна на вечерний город. По узким тротуарам ещё слонялось довольно много потрёпанных парижан. Раздавались возгласы уличных торговцев. Пахло жареными каштанами и дешёвыми лепёшками. Он видел, как над жаровнями и покупатели, и продавцы с удовольствием греют озябшие руки и о чём-то болтают.

«Наверно, сплетничают обо мне и жене», — подумал Наполеон.

Ему вспомнилось, как ещё несколько лет назад он в потрёпанной шинели, засунув руки поглубже в карманы, вот так же ходил по каменным тротуарам, голодный и худой. Первый консул улыбнулся: кое-чего он всё же в жизни добился. Правда, всё ещё впереди… впереди… Наполеон продолжал задумчиво улыбаться, когда увидел, как лошади вылетели на улицу Сан-Никез, мимо пронеслось несколько лавочек, освещённых тусклым, колеблющимся светом дешёвых свечей, бочка водовоза с впряжённой в неё старой, какой-то серо-зелёной клячей… И тут словно земля разверзлась под ногами. Раздался оглушающий взрыв, карету подбросило, первый консул упал на переднее сиденье, но быстро вскочил и высунулся, приоткрыв дверцу, чтобы, как на поле боя, оценить обстановку. Одного взгляда опытному генералу-артиллеристу было достаточно: заряд «адской машины», который находился в бочке на колёсах, взорвали чуть позднее, чем надо. Его карета неслась необычно быстро. Потому-то и спасся. На месте, где секунду назад видел эту самую бочку, была воронка. Вокруг валялись трупы людей, многие из них ещё корчились в конвульсиях, бились раненые лошади. Это всё, что осталось от его конвоя. Удушливо пахло сгоревшим порохом, как на батарее у самых орудий во время боя. Подъехала в своей карете Жозефина Богарне. Она с ужасом смотрела на трупы людей и лошадей, лужи крови и груды битого кирпича. Так как его карета была повреждена, Наполеон пересел к жене.