Бьянка Питцорно - Французская няня

Английский господин, который зашел в комнату к концу рассказа, сказал:

— Сумма кажется мне чрезмерной. И кстати, Селин: если я не ошибаюсь, сорочки принесли с опозданием. Вы ждали это белье по крайней мере дней десять назад.

Прекрасная дама послала ему воздушный поцелуй.

— Ошибаетесь, любовь моя. Это я с нетерпением жду от месье Фелисьена нижнюю юбку в оборку. А сорочки принесли даже раньше времени. Я ждала их завтра.

Она кокетливо засмеялась:

— Вы, мужчины, ничего не понимаете в женских нарядах. Вам нравится видеть нас в облаках воздушной ткани, но отличить шитье от валансьенских кружев…

— Десять франков от десяти су я отличить умею, если учесть, что плачу за все я, — саркастически заметил месье Эдуар, вытаскивая из кармана портсигар.

— Нет! Только не в моей гостиной, прошу вас! — воскликнула с волнением Селин, останавливая его жестом. Прошу вас, ступайте курить к себе в кабинет, душа моя. И нечего вам беспокоиться о наших женских глупостях. Пришлите мне, пожалуйста, Лизетту. Она всем и займется.

На самом деле Лизетта всего-навсего выполнила то, что приказала ей хозяйка, прислушиваясь к советам Туссена, который к большому удивлению Софи, по-видимому, знал лучше нее, в чем нуждалась Фантина.

— Вот корзина, в которой малютка принесла сорочки. Лизетта, спустись на кухню и скажи кухарке наполнить эту корзину до самого верха, — приказывала Селин.

— Там оставался паштет из дичи, мадам. И жаркое, и сыр рокфор, а еще рисовая запеканка и брюква… — подсказывал мальчик. — И окорок, который мы только вчера начали. И свежий хлеб, и сдобная косичка, и миндальный пирог… и пусть еще положат бутылку сладкого вина, девушка, — добавил он в конце.

— Мадам, не успела эта мартышка здесь появиться, как стала повсюду совать свой гадкий нос. Не пора ли поставить его на место, — запротестовала было Лизетта, которую обидело обращение «девушка». Она считала, что маленький раб, выросший среди дикарей, должен звать ее «мадемуазель», хоть она и была всего лишь горничной.

Но хозяйка рассмеялась над ее обидчивостью.

— Место Туссена там, куда я его посылаю. Моя сладкая шоколадка очень мне помогает. Как бы я без него помнила все, что остается на кухне, прежде чем вы, слуги, это куда-то деваете?

Служанка, которая всего полчаса назад передала через окошко половину сладкого пирога подмастерью стекольщика, который за ней приударял, решила, что лучше будет промолчать. И, когда хозяйка сказала: «Последняя услуга, Лизетта: выбери из своих шерстяных чулок две лучшие пары. Завтра я дам тебе вместо них другие», — служанка ответила с улыбкой:

— Слушаюсь, мадам.

— И снеси вниз мою шерстяную шаль из Пиренеев, — добавила Селин. — Темно-зеленую, которую я больше не ношу, потому что месье не нравится цвет. Две льняных простыни и полосатое одеяло из комнаты для гостей. И скажи Жан-Батисту, чтобы закладывал большую карету.

— По такой погоде, мадам? Лошади простудятся.

Селин бросила на служанку испепеляющий взгляд.

— Ну и что? Это их работа. Или ты хочешь, чтобы твоя хозяйка пешком тащилась на Монмартр провожать эту крошку?

— Вы — провожать, мадам? Благоразумно ли? Вас продует.

Хозяйка рассмеялась. Лизетта была ее личной горничной. Сколько раз она помогала ей одеваться вечерами, еще и не в такую метель, — и Селин выезжала из дому в открытом платье, отправляясь в театр или в гости.

— Молоко пропадет, — настаивала служанка.

При этих странных словах, которые Софи сочла каким-то испанским выражением, означающим дурное расположение духа, лицо прекрасной дамы изменилось.

— Бог не допустит! — воскликнула Селин Варанс и прижала руки к груди. Потом задумалась на мгновение. — Ты права. Туссен поедет проводить… ты не сказала до сих пор, как тебя зовут, дитя мое.

— Софи Гравийон, — прошептала Софи, теряясь еще больше.

— Провожать Софи поедет Туссен. Беги собираться, моя сладкая шоколадная конфетка. Одевайся тепло.

Хотя карета была хорошо закрыта и обита изнутри бархатом, Туссен, к большому удивлению Софи, кутался в длинную, до пят, шубу.

— Знаешь, когда я приехал в Париж, я вообще не знал, что такое снег, — сказал мальчик, показывая на кружившие за окном кареты снежинки. — А когда впервые увидел его в саду у мадам, то бросился наземь и начал лизать. Я думал, это сахар или взбитые сливки. Вот какой я был дурак! У нас, чтобы не замерзнуть, достаточно полотняной рубашки с длинным рукавом.

«Где это — у нас?» — подумала Софи, не осмеливаясь задать вопрос. Ее спутник вызывал у нее жгучее любопытство. Она знала, что в Новом Свете, где у Франции есть колонии, в некоторых странах так жарко, что люди ходят голышом и ничуть не стыдятся. Пьер Донадье в Кабинете публичного чтения показывал ей картинки в журналах и объяснял, что даже если они дикари и ходят голыми, это не повод, чтобы французы и другие европейцы лишали их свободы и кнутом заставляли работать в копях или на плантациях. «Рабство» — вот какое он употребил слово. «Несправедливо, что одни люди делают рабами других людей, Софи», — говорил он, сердито стуча пальцем по бумаге.