Иван Кудинов - Окраина

— Нет… нет… не-ет! — твердила она. — Не хочу… не могу… не буду жить!.. Зачем, для чего, для кого мне жить?

— Грех, грех-то, матушка, какой, — внушала старуха.

— Мне все равно теперь, — устало, обессиленно отвечала Дарьюшка. — Никакой грех мне не страшен… Все отняли у меня, ничего мне не оставили… Разве то справедливо?

— Бог дал, бог и взял, — внушала старуха. Егор понял: помер Дарьюшкин ребенок. И обезумевшая от горя Дарьюшка пыталась наложить на себя руки. Егор почувствовал себя здесь лишним, хотел незаметно уйти, поднялся на пригорок и увидел пожилого мужика, Дарьюшкиного свекра, тесавшего сырую лесину.

— Вот видишь, — сказал он печально, — домовину внуку лажу…

Егор молча постоял. Подумал: что же будет с Дарьюшкой?

Днем выкопали могилу, похоронили младенца. Егор смотрел издали. И снова, в который раз, подумал: что же будет с Дарьюшкой?..

Когда собрались ехать дальше, Егор, и сам еще до конца не понимая, почему он остался, сказал, обращаясь к пожилому:

— Если с вами пойду, не помешаю?

— Иди, коли хочешь, — ответил тот равнодушно.

— Сказать по чести, вместе-то и веселее будет, — вставил бельмастый. И даже Петр смягчился, подобрел, хотя и предупредил Егора, потряс пудовым кулаком перед носом у него:

— Только баловать не вздумай… Прибью, ежели что.

Егор миролюбиво засмеялся. Петр успокоился, повеселел и через минуту похвастался:

— А моя сына родила. Филя вон, — кивнул на бельмастого, — Фортунатом советует назвать. А что? Фартовым парнем вырастет.

— Не иначе! — подтвердил Филя живо. — Сказать по чести, дак в этом и сумненья никакого…

— Пусть будет фартовым, — пожелал и Егор. И посмотрел сбоку на крупно шагавшего Петра Корчуганова, на сильные плечи его, на крепко посаженную голову, с густыми, чуть вьющимися белокурыми волосами. Подумал: а ведь этот и в самом деле не пропадет и фортуну свою не упустит.

Егор незаметно отстал, пропустив одну, другую подводу, и поискал глазами Дарьюшку…

Кончились жары. Не по-летнему низкие тучи заволокли небо, подул ветерок, прижимая к земле комарье. Дышать стало легче. Все шло своим чередом: двигался обоз, шли к своей цели уставшие, измученные люди. И разговоры теперь крутились вокруг одного: сколько тут вокруг лесов да сколько земли свободной, сроду не паханной… И радовались: скоро, скоро конец долгому пути! Чаще стали делать остановки, внимательнее приглядывались к местам незнакомым — не здесь ли обосноваться? Но, помешкав и поразмыслив, двигались дальше…

И вдруг привычный ход был нарушен — случилось непредвиденное: исчезли Егор с Дарьюшкой. Поначалу никто не поверил: да как можно? Вечером еще были, а утром хвать-похвать, а их и след простыл. Кинулись было их искать, но где там!.. Как сквозь землю провалились.

— Теперь ищи-свищи, — зло посмеиваясь, говорил Петр и встряхивал пудовым кулаком. — Ну, встречу… пропишу я им ижицу! Вот это отчубучили!

— Дак, поди, силой увел? — предположил Филя Кривой. — Сказать по чести, могли и по согласию…

— Ой, ой, чо же делать, чо делать? — причитала сухая плоскогрудая старуха, Дарьюшкина свекровь. — У них-то одна дорога, а тут думай, чо хочешь. Ой, господи, царица небесная, поди-ко, и вовсе порешил бабу! Глазищи-то у него вон какие плутливые, я сразу приметила…

Полдня ждали, не трогались с места, но так ничего и не дождались. Двинулись дальше.

В середине июля миновали Томск, пройдя верстах в семи от города, стороной, повернули на юг и шли еще два дня. Наконец облюбовали место и остановились окончательно — господи благослови!.. Лес и река были рядом, с высокого берега видны просторные луга, а дальше, куда текла речка, виднелась другая река, побольше и постуденее, как позже выяснилось — Томь. И за Томью — лес и луга. Рядом, под боком, зеленели буйным разнотравьем обширные елани…

— Господи благослови! — сказала старуха. И Петр Корчуганов, поплевав на ладони, взял в руки топор, взмахнул коротко, обухом стукнул по стволу могучей столетней сосны, и та отозвалась протяжным глухим гудом. Господи благослови!..

Вскоре зазвенели пилы, застучали топоры, сочный запах свежих опилок, смолистых бревен наполнил округу. Люди повеселели, ожили. И вот первый сруб вырос на левобережье Березовки, как раз на том месте, где впадала она в Томь, потом другой сруб, третий… Новоселы спешили управиться до холодов. Вот уже и печь задымила в одном из домов… Заимку назвали звонким и красивым именем — Чисторечье.