Иван Кудинов - Окраина

— Дитенка негде теперь окрестить, — жаловался староста, медлительный рыжебородый мужик, Епифан Авдеич Пушкарев, встретивши гостей у своего двора. — Вот и ездим за тридцать верст… Несподручно, конечно, а куда денешься. — Выяснив, кто они и с какой целью приехали, был немало удивлен, смущенно и с любопытством поглядывал на Боголюбскую. — По правде сказать, дохторов у нас не было сроду. Заседатель был, землемер лонись наезжал, а чтобы дохтор — нет, не случалось…

— А сами-то вы ездите к доктору? — спросила Александра Семеновна.

— Куда-а! — махнул рукой Епифан Авдеич.

— Как же вы обходитесь?

— Дак и обходимся.

— И не болеет никто?

— Отчего не болеют — болеют, случается… Да вы проходите, проходите. Милости прошу, — спохватившись, начал приглашать. — Дорога неблизкая. Должно, устали? Отдохните.

Дом Епифана Авдеича, крытый по-круглому, большой и просторный, выделяется в своем порядке, да и во всей-то деревне таких домов два или три, не больше, и они не могли изменить общей картины.

Александра Семеновна решила не откладывать на завтра, а немедля, сегодня же начать подворный обход, осмотреть больных и здоровых. Первое же знакомство с разуваевцами ужаснуло ее, превзойдя все опасения.

— Это немыслимо! — говорила она вечером. — Люди и скот в одинаковых условиях… Как тут не быть болезням?

— Дак вы напрасно изволите беспокоиться, — невозмутимо держался Епифан Авдеич. — Народ у нас ко всему привышный… — Зато, когда Ядринцев заговорил о посевах и урожае, старосту будто подменили. — Какой там хлеб — слезы одни! — с горечью махнул он рукой. — Летось все пожгло, а нонеча опять беда — кобылка напала. Стрижет все подряд, никакого спасу…

— Надо уничтожать ее, не сидеть же сложа руки, — сказал Ядринцев. Епифан Авдеич покачал головой?

— Да как же ее уничтожишь? Она, говорят, по всему Тоболью расплодилась… Должно, опять без хлеба останемся.

Зашла в горницу хозяйка, глянула на мужа выразительно, как бы говоря: «Людям отдыхать надо, а ты с разговорами», и Епифан Авдеич поспешно встал и, пожелав доброй ночи, удалился.

Хозяйка разобрала постель на деревянной кровати, взбила подушки, не спросив ни о чем и не сказав ни слова, и тоже вышла, плотно притворив за собою дверь. Ядринцев и Боголюбская остались вдвоем. И в первый миг не могли понять, что произошло. Александра Семеновна стояла посреди комнаты, высокая и прямая, в какой-то странной неподвижности, точно оцепенев. И Ядринцев не решался к ней подойти, выжидательно на нее смотрел.

— Видите, Николай Михайлович… — сдержанно и глухо засмеялась она, и смех ее был нервным и неестественным. — Нас приняли за супругов. Вас это не пугает?

— А вас? Поверьте, Сашенька, меня ничто не пугает, когда вы рядом… Ничто!

Она глубоко вздохнула, чуть откинув голову, и медленно, с отчаянием проговорила:

— Весь ужас в том, Николай Михайлович, что мне с вами тоже не страшно…

Они проснулись утром — как муж и жена. И это чувство было простым и естественным, словно иначе у них никогда и не было. Мокрая от росы стояла за окном черемуха. Запах шел от нее опьяняющий. Билась о нагревшееся стекло муха. Было тихо. И вдруг нечеловеческий вопль ворвался в эту тишину, сорвал их с постели.

— Убью-у-у! — вопил кто-то на всю улицу. Мимо окон пробежал мужик, с нелепо болтающейся через плечо сумкой, с перекошенным от страха лицом, и тут же появился другой, с березовым дрючком в руках, поднятым над головою, он пытался настичь первого. — Убью-у-у!.. — орал изо всей силы, и стекла в рамах жалобно дребезжали от его крика.

Потом они видели, как Епифан Авдеич пошел на этого буяна, выхватил у него дрюк, отбросил в сторону. И тряс его за плечи, стараясь привести в чувство, уговаривал:

— Опомнись, Терентий, угомонись… Охолони, кому говорят!..

Терентий мотал взлохмаченной головой, вырывался, но староста держал его крепко. И Терентий обмяк в цепких его руках, со стоном выдохнул:

— Да ить поглядел бы ты, Епифан, чего он, змей подколодный, с рыжухой моей натворил… Угробил кобылу. Застой, говорит, в жилах, кровь надо пущать… Вот и пустил. У-у! — рванулся было опять. — Чего натворил, чего натворил… Облыжная твоя душа!.. Окромя прижигания да кровопускания, ничего не знаешь…

— Нашли лекаря… — сердито хмурился Епифан Авдеич, поглядывая на стоявшего поодаль мужика, со странно болтающейся через плечо сумкой. Мужик был остроглазый, с бородкой, невысокого роста. — А ты иди, иди, — пригрозил ему староста, — чтоб духу твоего боле тут не было.