Милослав Стингл - Тайны индейских пирамид

Так постепенно Монтехо овладел десятками прекрасных майяских городов. Но его не интересовали святилища и дворцы, он искал золото. И не находил его. В то время как Кортес в Мексике захватил фантастические сокровища, в то время несколькими годами позже Писарро, уничтожившему другую великую индейскую культуру, властитель Перу инка Атауальпа предложил за свою жизнь зал, битком набитый золотом, конкистадор Монтехо завоевывал лишь диковинные города с диковинными дворцами, храмами, каменными статуями. За стихи майяских поэтов он не мог надеяться получить золото. И он старался хотя бы продать землякам - испанцам на Кубе и Гаити - жителей завоеванных городов. Современник Монтехо, свидетель его деяний, священник Бартоломео де лас Касас в труде «Наикратчайшее сообщение об опустошении индейских земель и истреблении их жителей» описывает, какие сделки заключал Монтехо и за какую цену продавал своих пленников: «Из всех индейцев именно обитатели этой провинции [т.е. майя. - М. С.] были самыми развитыми. Сей тиран [Монтехо] с тремястами людей начал вести войну против невинных, в собственной отчизне живущих, никому вреда не чинящих туземцев, чем вызвал гибель несметного множества народа. А поелику в крае сем отсутствует золото (ежели бы оное было, короткий конец в рудниках ожидал бы здешних жителей), дабы все-таки извлечь золото из тел и душ их, за которые Иисус Христос смерть принял, он всех, у кого не отнял жизнь, сделал рабами и наполнял ими корабли, приведенные в места сии молвой и слухами, и наполненные отсылал, выменивая индиан на вино, на оливковое масло, на уксус, на солонину, на одежду, на лошадей и на все прочее, что, по его суждению и разумению, может кому-либо быть потребно. Он предлагал выбор из пятидесяти или ста дев, и ту, которая иных затмевала, выменивал на самый малый бочонок вина, оливкового масла или уксуса либо на солонину и такой же выбор предлагал из трехсот или двухсот достойных юношей. И случалось, что отрока, бывшего, по всей видимости, сыном вождя, отдавали за круг сыра, а сотню человек - за коня…»

Своей невероятной жестокостью Монтехо превзошел остальных конкистадоров. Мне было бы неприятно рисовать подробности его внушающего ужас правления. В большей степени меня интересует вопрос, отчего этот образованный и галантный рыцарь свирепствовал в миролюбивых майяских городах как варвар, как массовый убийца, как палач, опустошая целые индейские области. Может быть, и в самом деле оттого, что, когда он после стольких лет приготовлений вступил наконец в «свою» часть Америки, ему так и не удалось найти золотые клады, которые, как он верил, должны были его здесь ожидать. А возможно, и оттого, что он, несмотря на невероятное упорство, не обрел даже славы, к которой стремился еще больше, чем к золоту, не сумел встать в один ряд с Кортесом и другими завоевателями Америки, вызывавшими в ту эпоху всеобщее восхищение. Однако во время кровавого похода Монтехо умирали не только майя, но и белые. И через несколько месяцев Монтехо осознал, что ему придется покинуть страну, где он пролил столько крови и совершил столько варварских преступлений, иначе индейцы заметят, что их палач остался почти один, без охраны. Он отдал приказ об отступлении и быстрым маршем двинулся к своей единственной базе - Саламанке-де-Шельха. Из нескольких десятков солдат, которых он здесь оставил, Монтехо застал в живых лишь двенадцать. А испанский гарнизон в Пполе майя перебили до последнего человека.

В конце концов Монтехо решил, по крайней мере на время, покинуть страну майя, которой он безуспешно пытался овладеть. В Саламанке-де-Шельха он оставил своего заместителя Давилу с несколькими десятками солдат, но вскоре тот покинул прежний лагерь и неподалеку от него основал новый испанский город, названный в честь Монтехо опять-таки Саламанкой (на этот раз Саламанкой-де-Шаманха). Монтехо сел на корабль и отправился на север, к острову Канкуэн, а потом вдоль северного Юкатана и Табаско в гавань Веракрус. Оттуда он добрался до Мехико, чтобы просить завоевателя ацтекской империи Кортеса о помощи, необходимой для победы над майя.

Наш «бичкрафт» летит тем же путем. Внизу мы опять видим невообразимо синее море, а затем длинную узкую песчаную полосу - волшебный остров Канкуэн. Но мы не приземлимся на нем, так как приземлиться здесь негде, хотя для меня этот затерянный в Карибском море остров мог бы представить интерес. (Дело в том, что в центре острова Холмс некогда нашел остатки маленькою майяского города.) Миновав Канкуэн, летим над Женскими островами. На северном побережье главного, вытянутого в длину известнякового острова я вижу почти мертвую гавань Долорес, когда-то известную стоянку карибских флибустьеров. У южного побережья замечаю прекрасно сохранившееся майяское здание с низким постаментом, которое - так же как тулумский дворец - высится на крутом утесе самой южной оконечности Женских островов. Я пытаюсь сфотографировать с самолета еще ряд явно уже хуже сохранившихся зданий, лежащих в нескольких сотнях метров от берега. Женские острова тоже были местом паломничества верующих майя. По многочисленным скульптурам богини Ишчель первые испанцы и дали острову его название, удержавшееся до наших дней.