Сергей Нечаев: Польская супруга Наполеона

Именно слова о родине перевесили чашу весов и решили судьбу Марии. Расчет советчиков был точным: как и все, Мария надеялась, что Великий Корсиканец станет спасителем ее отчизны и освободит Польшу от неволи. Как и все ее соотечественники, она жила этой верой и в глубине души готова была на жертву. И она принесет ее ради многострадальной польской земли, станет польской Данаей, на которую прольет свой золотой дождь французский Зевс…

Когда стало известно, что Мария приняла приглашение на обед, волна энтузиазма захлестнула польских патриотов. Для них это согласие означало, что Мария сделала первый шаг к императорской постели. Некоторые из них заявляли со слезами на глазах, что, когда все это, наконец, свершится, они поставят толстую свечу перед образом фамильного святого. Другие решили вывесить на своем особняке национальный флаг. Многие считали, что это будет беспримерное событие, с которым можно сравнить только жертвоприношение Авраама в библейской истории. Короче говоря, все думали, что момент, когда Мария уступит Наполеону, станет великим моментом в истории Польши.

А пока суть да дело, опытная в подобного рода делах мадам де Вобан, опасаясь перемены настроения и возможного бегства молодой графини Валевской, стала неотлучно дежурить у ее дверей.

Под пристальным наблюдением мадам де Вобан и графа Валевского, Мария была наряжена, как на свадьбу. Против ее воли она была отправлена на обед в честь императора и, садясь в карету, утешала себя тем, что раз она не любит Наполеона, ей нечего и бояться его.

С таким настроением ее привезли во дворец, где должен был состояться обед. Бедная молодая женщина сразу растерялась от назойливого внимания приглашенных. Угодливость некоторых гостей, поджидавших ее, чтобы уже просить у нее протекции, окончательно внушила ей отвращение к этой ее якобы победе, и она еще больше укрепилась в своем решении остаться непреклонной.

Все крутились около нее, громко расхваливая ее красоту, и этот постыдный спектакль окончательно расстроил Марию.

В это время вошел император. Мария побледнела; и опустила глаза.

На этот раз он был лучше подготовлен, чем на балу. Его настроение было гораздо более подходящим, чтобы быть вполне любезным с окружающими. Наполеон, оживленный и веселый, стал обходить зал, по своему обычаю наделяя дам комплиментами скорее военного, чем человека высшего света.

Быстро обойдя присутствующих, он подошел к Марии и участливо спросил:

– Вы ведь были нездоровы, мадам, а теперь как вы себя чувствуете?

Эта простая фраза, своей нарочитой банальностью отводившая подозрения, показалась ей, именно в силу этого, в высшей степени деликатной. Подобное обращение Наполеона успокоило молодую графиню; у нее проснулась надежда, что, может быть, она все же сохранит свою честь.

За столом она была посажена рядом с Дюроком, почти напротив императора, который, как только все уселись, начал отрывисто, по своему обыкновению, расспрашивать одного из гостей об истории Польши. Он, казалось, внимательно слушал ответы, возвращался к ним, старался кое-что уточнить, ставил новые вопросы; но говорил ли он или слушал, он отрывал свой взгляд от Марии Валевской только для того, чтобы посмотреть на Дюрока, с которым у него велись, по-видимому, какие-то немые переговоры. Наполеон то засовывал палец в рот, то складывал пальцы под носом в виде латинской буквы «V», то слегка постукивал кулаком по голове, то засовывал указательный палец правой руки в левое ухо и т. п. Этими жестами император вел разговор с поверенным в своих глубоко личных делах – они уже давно договорились о подобном тайном коде. То, что Дюрок говорил своей соседке, было как бы продиктовано ему взглядами и некоторыми жестами, которые император проделывал как бы машинально, продолжая серьезнейшую беседу о европейских политических делах. И вот Наполеон в какой-то момент поднес руку к левому борту своего сюртука…

Смущенная направленными на нее взглядами гостей, Мария совсем не замечала странной жестикуляции императора. Дюрок же вдруг испуганно застыл на несколько секунд, внимательно глядя на своего повелителя. В его взгляде явно читалось недоумение. Наконец, поняв, что от него хотят, он испустил вздох облегчения. Конечно же, речь шла о букете, который император преподнес графине Валевской в Блони.

Резко повеселевший Дюрок тут же спросил у своей соседки по столу: