Сергей Нечаев: Польская супруга Наполеона

Мария находилась в полном замешательстве. На глазах у нее выступили слезы.

– Я не поеду к нему! – сказала она решительно.

Юзеф Понятовский принял строгий вид.

– Я повторяю, само Провидение определило, что вы послужите восстановлению нашей страны.

Но, сказавшись больной, Мария все равно отказалась от встречи с Наполеоном.

Однако ее не оставили в покое. Один из старейших и наиболее уважаемых членов правительства заявился к ней после князя Понятовского, пристально посмотрел на нее и строгим тоном сказал:

– Необходимо всем поступиться, сударыня, перед лицом обстоятельств, имеющих такое огромное, такое важное значение для всей нации. Мы надеемся поэтому, что ваше недомогание пройдет ко времени имеющего состояться обеда, от которого вы не можете отказаться, если не хотите прослыть плохой полькой.

После него к уговорам приступил сам граф Валевский. Каковы были при этом истинные чувства этого престарелого аристократа, нам не узнать никогда. Пытался ли он противиться мольбам своих соотечественников? Уступил ли он в надежде на то, что интерес Наполеона к его жене окажется чисто платоническим? А может быть, он добровольно согласился пожертвовать честью жены и своей честью тоже ради независимости Польши?

Какие бы мысли ни владели им, граф Валевский подавил досаду, вызванную поведением жены, и принялся убеждать ее уступить желанию императора. Потом он даже начал угрожать:

– Подумайте, мадам, об участи нашей дорогой Польши. Любой наш солдат готов отдать свою жизнь за справедливое и благородное дело Отечества. Ваш же долг иной, но не менее высокий! Жертва, принесенная на алтарь добродетели, никому не принесет счастья; вы же можете принести другие жертвы, и вы должны заставить себя на них пойти, как бы они ни были тяжелы.

Более получаса муж убеждал Марию, от имени двадцати миллионов поляков умоляя ее посетить Наполеона. У нее голова уже шла кругом, и она не смогла отказаться. Она потребовала, чтоб муж объяснил ей, не просят ли ее стать любовницей императора. В ответ он заявил, что ничего подобного никто не имеет в виду; от нее лишь хотят, чтобы она посетила Наполеона и смогла лично и, что весьма желательно, убедительно ходатайствовать о восстановлении независимости Польши. Но если возникнет необходимость стать его любовницей, чтобы помочь делу своей страны, она должна быть готова пойти и на эту жертву.

По словам Анджея Зайончковского, «ей предложили стать его любовницей. К этому она была совершенно не готова, да и элементарные правила приличия удерживали молодую графиню».

Мариан Брандыс так поясняет происходившее:

«Где бы император ни появлялся, его встречают восторженные толпы патриотов. „Да здравствует Наполеон Великий! Да здравствует Спаситель Отчизны!“ Освобожденная от прусской неволи Польша обожает своего освободителя и старается удовлетворить все его желания. Император требует сорокатысячное войско, значит, он будет иметь это войско, даже если разоренной стране придется выпустить все свои внутренности. Император жалуется на плохое снабжение армии, и самые почтенные варшавские нотабли бредут ночами по грязи от одной мельницы к другой, лишь бы польская мука вовремя попала на французские провиантские склады. Все для великого императора! Да здравствует великий император! Только он может разбить захватчиков и возродить стертое с географических карт Королевство Польское. Именно в этой атмосфере всеобщего обожания Освободитель изъявляет новое желание: ему угодно, чтобы молодая замужняя дама стала его любовницей. С точки зрения императора в этом желании нет ничего особенного. Оно вполне укладывается в рамки нравов эпохи».

Следуя этим «нравам эпохи», муж даже заставил Марию поехать к мадам де Вобан и посоветоваться с ней относительно наряда для предстоящей встречи с Наполеоном.

Любовница князя Понятовского некогда была очень красива, но черты ее успели поблекнуть, а в ее томных глазах уже не было прежнего блеска. Живя в свое время в Версале, она вдоволь насмотрелась при дворе Людовика XVI на всевозможные любовные истории сильных мира сего. Сразу после революции она перебралась в Варшаву и стала здесь главным специалистом по тайнам придворного этикета. Для мадам де Вобан, урожденной де Пюже-Барбантан, не существовало таких понятий, как совесть, щепетильность или стыд. Все это – предрассудки! По словам Андре Кастело, «будучи француженкой XVIII века, она считала супружескую верность проявлением дурного вкуса. Для нее «найти красивую любовницу и предложить ее монарху независимо от того, кто он, Людовик XVI или Наполеон, – это самая важная миссия, которую только может выполнить вышколенная придворная дама». Без устали эта комедиантка повторяла с обезоруживающей наивностью: «Все, все ради этого святого дела!»