Николай Еленевский: Мытари и фарисеи

– Но если кто у нас останется, не пожалеет, – уверял бывших однополчан Исламбеков, – своих в обиду не дам.

«Горбачев тоже со всех трибун кормил народ перестройкой, о радужных перспективах соловьем заливался, а получилось, что все мы оказались, как в той пушкинской сказке, у разбитого корыта. Господа пасынки – ни больше ни меньше!» – злился Парамыгин.

В полку решили оставаться, кто уже корнями врос в узбекскую землю, а такие, как я, появившиеся на этой земле недавно, думали, чтобы поскорее уехать. Когда Сиднев ознакомился с моим личным делом, сразу завел разговор о том, что Москва для меня место обязательно подыщет. При этом намекнул, моя дальнейшая часть затронутой темы требует разговора тет-а-тет.

Тет-а-тет проходил в комнатушке, где за столом частенько сиживали все, от генерала до прапорщика. За ее широкими окнами шел большой дележ некогда огромной мощной армии. Дележ нахрапистый, наглый. И не один майор, глядя на все это, в душе кричал: «Ну почему я не полковник!», а полковник долго не мог успокоиться от мысли: «Ну почему я не генерал!» Только прапорщики не строили фантастических иллюзий, стараясь всем угодить так, чтобы и самим что-нибудь перепало. И перепадало.

Прямо на складах теперь запросто можно было обзавестись всем – от спецавтомобиля, десантной резиновой лодки, современного оптического прицела для снайперской винтовки, карабина, обмундирования до ящиков с тушенкой, сгущенкой, галетами со складов энзэ. Кое-что уплывало и на рынки, и в «тьмутаракань», как говорил Парамыгин.

Майор Пухляк обогатился пущенным в распродажу спецавтомобилем для эвакуации раненых с поля боя и всей семьей каждое воскресенье ездил в горы на пикники или чирчакское водохранилище на рыбалку.

– Всем можно, а мне что, нельзя? Это когда бы я купил автомобиль? А здесь сам в руки пришел.

Начальник вещевой службы майор Биркун шутил:

– Так уж и сам. Знаем, знаем, все само через Москву идет.

– Да хотя бы и через нее.

Пухляк был главным действующим лицом по приему и обслуживанию многочисленных комиссий, которые от разных ведомств и управлений теперь слетались в Ташкент как саранча. Он спешно обзаводился связями и уже имел на выбор несколько предложений по новому месту службы. Но пока ни одно из них его не устраивало. Пухляк ожидал нечто такое, чтобы одним махом опередить всех своих бывших однокурсников по академии, которыми, по его словам, заткнули все дыры от Новосибирска до Владивостока.

– После распределения они надо мной смеялись. Вот и посмейтесь, паяцы! Как в народе говорят: «Смеется тот, кто смеется последним».

Когда Биркун особенно доставал Пухляка разными шуточками, тот хмурился:

– Слушай, Вован, у самого-то, небось, тоже рыльце в пушку, а все в праведники лезешь. Ты лучше скажи, за какие такие подштанники умудрился себе должность в Ленинграде добыть?

– Ну, хлопцы, еще и за чубы возьмитесь, – успокаивал Громов, который со дня на день уже должен был улететь в родную Белоруссию. Семью отправил и теперь дослуживал здесь последние недели. Пухляк с Биркуном втиснули ему в контейнер несколько тюков с обмундированием и ящиков с продовольствием для черного рынка, чем несказанно порадовали Громова: «Ну, хлопцы, будете в Минске, обязательно отблагодарю».

Громов кровно обещал, что как только уладит все свои дела, займется моим рапортом, который затерялся где-то в коридорах белорусского военного ведомства.

В дверь комнаты постучали, заглянул Пухляк:

– Товарищ полковник, как вы и просили, все в ящиках, ящики подписаны.

Сиднев небрежно махнул рукой:

– Спасибо, майор. Иди, присаживайся, тяпни со мной на дорожку, чтобы легкой была.

– Извините, товарищ полковник, еще дел невпроворот.

– Ты майор или не майор? – пьяно погрозил пальцем Сиднев – Ой, не отказывайся, а то ведь я приглашаю только один раз, другого может и не быть.

– Ну, если только понюхать, товарищ полковник.

– Можешь грамм на сто нюхнуть, на большее не рассчитывай. А то ишь какой гордый. Дела, видите ли, у него. Это сегодня ты гордый, – и Сиднев повторил с нажимом, – сегодня!

Он подождал, пока Пухляк не поставил опорожненную стопку, постучал ногой под столом:

– Вот теперь ты свободен. Да, скажи, коньяк сам доставал или он? – и Сиднев кивнул на меня.

Коньяк, конечно же, доставал Пухляк, но здесь майор слюбезничал:

– Никак нет, товарищ полковник, у комэска свои подвязки.

– Свои, так свои, разберемся! Заряжай, подполковник, а ты, майор, иди и достойно исполняй долг. Придумал же какой-то идиот такое слово – «долг», а если ни я, ни этот майор, ни ты, подполковник, никому ничего уже не должны, а?