Валентин Гнатюк - Руны Вещего Олега

– В Херсонесе есть люди из ваших, я попрошу их переписать сии Священные книги, и вы сможете читать их. Однако на всех языках слово Христа священно, потому ходите в любую церковь и слушайте службу Божью, и её благодать снизойдёт на вас!

Гроза, стоя поодаль, различал лишь отрывки их долгой беседы. Единственное, что он понял, кроме наставлений грека о правильном исповедовании новой веры, которая уже давно в Греции, Риме и большей части Европейской земли принята и которая даст защиту надёжную, – это то, что философ склонял новокрестившихся селян срубить Священный Дуб!

– Негоже человеку поклоняться древу, которое Богом создано для того, чтобы гореть в очаге, да для изделий разных, человеку для жизни необходимых, предназначено. Негоже ему требы возносить и молитвы, как настоящему богу, ведь Бог один на земле и в небе, это Иисус Христос! – восклицал Иллар. – Ныне вы отрешились от дьявола и злых козней его, не вводите же себя и других во искушение, исторгните древо сие из земли и сердец ваших, дабы там поселилась только любовь к Христу! – Очи проповедника блистали, он вдохновенно приводил словеса из христианских писаний, стараясь получше исполнить свою великую миссию просвещения заблудших, ведь ему, как и Богу-Христу в часы его земной жизни, исполнилось тридцать три года. Чем больше говорил философ, тем более возгоралась его вера в то, что он поведёт за собой тысячи, нет, сотни тысяч бывших язычников. Ещё немного, и эти тугодумы, эти Фомы неверующие поколеблются в своём варварском невежестве… Но опять старейшины задавали свои простые вопросы, например, если надо верить в Христа, зачем обязательно уничтожать Священный Дуб, чем он виновен перед его Христом?

Волнение перехватило горло, Иллар закашлялся и раз-другой хватанул ртом воздух, настоянный на ароматах горных трав. Его стала брать досада, а потом и греховный гнев. Долгие годы отказа от всего, – книги, книги, книги, уроки диалектики и риторики у самого Фотия в училище Магнавра в Константинополе, языки, Священное Писание, история, философия, теология. Он учился не просто прилежно, он старался впитать знания, как сухая губка, отрекаясь от юношеских забав и игрищ. Отказался от выгодного брака с дочерью канцлера, от карьеры на государственной службе, отказался от всего, уединившись в монастыре, не признаваясь себе, что виной всему стало чьё-то случайно оброненное замечание: «Посмотри, как этот юноша похож на образ Христа». Это врезалось не в память, нет, это проникло в плоть, в кровь, в его дух и жилы, и он стремился быть лучшим и достойным. Он потерял своё здоровье, день и ночь корпя над свитками в библиотеке, вдыхая их пыль и плесень, которая навсегда отравила его лёгкие, и всё это лишь для того, чтобы ограниченные повседневной мелочью людишки, не знающие ни Священного Писания, ни мудрости древних философов, ни тайн споров великих теологов, чтобы эти варвары сейчас сидели перед ним и в первозданной тупости вопрошали, почему они должны ради Иисуса срубить свой дьявольский дуб?!

«Дьявол искушает тебя гордыней и гневом», – молвил то ли внутренний голос, то ли ангел-хранитель за правым плечом, и Иллар взял себя в руки, внутренне возблагодарив Господа и раскаиваясь за излишнюю горячность. «Всё равно я уничтожу его», – уже почти спокойно решил философ.

В пылу спора он не заметил, как старший из охранников что-то шепнул второму и тихо удалился к двум раскинутым на склоне воинским палаткам. Иллару было не до того.

Не до того было и Грозе, которого слова философа о том, что потребно срубить Священный Дуб ради чужой веры, ударили в самое сердце крепче, чем дубина лихого татя на проезжей дороге. Срубить Древо Перуна, то самое, которое спасло жизнь ему, Грозе, и его сородичам, помогая обильными дождями, когда засыхает трава и нечем кормить животных, когда пересыхают ручьи и речушки. Сколько сотен лет сему древу? Старики рекли, что не менее тысячи. Сколько поколений пращуров поклонялись Защитнику, скольких он уберёг и вылечил, сколько силы и памяти он хранит под своим зелёным куполом в вечной сини небес? Его срубить? Холод и невыносимый жар, ощущение гулкой пустоты и липкая тошнота, подкатывающая к горлу, – всё враз перемешалось внутри. Нет, нет! Ни за что и никогда он не позволит уничтожить Священное Древо!

Гроза, крадучись, дабы не потревожить сон домашних, выскользнул из жилища. Босые ноги привычно мерили в темноте тропинку. Рука в который раз скользнула к поясу. Нож, с которым всегда отправлялся в горы или когда выгонял отару на пастбище, был при нём. Он всё продумал и решил. От предутренней прохлады или от волнения, которое не покидало со вчерашнего вечера, тело била лёгкая дрожь. Чтобы согреться, старался идти быстрее. Вот он и на месте. Скоро начнёт светать, а потом придут люди… Придут, чтобы убить Его…