Михаил Ишков - Адриан

Первым из них, конечно, следует назвать Адриана, ведь назначение наместником в провинцию Сирию являлось косвенным доказательством, что Траян сделал выбор. С другой стороны, император намеренно тянет с объявлением своего племянника цезарем.

Вопрос – почему? Ответа нет.

Кто еще?

Квиет. Нет, пожалуй. Чернокожий повелитель мира – это слишком даже для практичных и привычных ко всему римлян. К тому же он является царем Мавритании и по этой причине вряд ли способен сохранить беспристрастность по отношению ко всем другим провинциям.

Цельз? Безусловно!

Пальма? Непременно!..

Авл Корнелий Пальма, еще двадцать лет назад, являясь префектом Египта, пытался вступить в спор с самим Траяном, но вовремя одумался и прислал письма с выражением безмерного почтения и покорности. Десять лет назад он осуществил экспедицию в Аравию, во время которой захватил западную оконечность морского торгового пути.

А ведь есть еще мощный Нигрин, умеющий потрясать сенат своими громоподобными речами. В тени скрывается угодивший в опалу лучший полководец Траяна, Лаберий Максим. К этому списку многие добавляли обладавшего несомненными государственными достоинствами Нератия Приска. Траян как-то даже обмолвился, что хотел бы видеть своим наследником именно Нератия.

В любом случае подходящих кандидатов было пятеро или шестеро, за каждым из них стояла военная сила, у каждого были сторонники в сенате и, главное, денежные средства, без которых немыслимо начинать битву за Рим.

Он прикинул возможности каждого из них. Опять же в самом выгодном положении оказывался Адриан. Наместничество в Сирии еще со времен Веспасиана являлось самой выгодной в этом смысле должностью. Отсюда легче всего совершить прыжок в Италию. Под началом у Адриана было шесть легионов и, судя по восстановлению Антиохии, молокосос даром времени не терял. Он вымуштровал своих солдат так, что они вполне могли столкнуться с легионерами Пальмы, Цельза, конницей Квиета, но и каждый из «пней» обладал вполне достаточными ресурсами для борьбы за власть. Если они объединятся, Адриану несдобровать.

Но сумеют ли они объединиться? В это верилось с трудом. «Каждый из них, – с горечью рассудил Ларций, – при всем демонстрируемом расположении к “старым друзьям” и “боевым товарищам” волком смотрит на соперников, и все они более ратуют за свои интересы, за свое положение в государстве, чем за общее дело».

Ларций вздохнул – вот тут и почешешься! Конечно, своя туника ближе к телу, но в данном случае он был кровно заинтересован в устойчивости государства. Поди угадай, к какому претенденту прислониться? К Максиму, что ли? К этому петушку, сломя голову бросившемуся в рискованную игру?

В подобной неразберихе очень легко промахнуться! После смерти Траяна с ним, Ларцием Корнелием Лонгом, никто церемониться не будет. Самого на плаху, имущество конфискуют. Приятная перспектива.

Прав был Лупа! Ах, как прав был дакийский волчонок!.. Но как можно не выполнить приказ? Прикинуться больным? От одной этой мысли Ларция бросало в ярость и страх.

Он обратился к богам, к Юпитеру Капитолийскому, Юноне и Минерве, к Аполлону, но Юпитер в обнимку с Юноной и Минервой, по-видимому, не очень-то стремились установить свое первенство на древней, плывущей в знойном мареве земле Двуречья. Аполлон, по-видимому, тоже брезгливо поглядывал на рощи финиковых пальм, на обнаженных, загорелых до черноты, прикрывших повязками срам крестьян, трудившихся на ровно нарезанных отводящими воду канавами полях.

Римские легионы почти без боев протопали по древним библейским холмам. Пронесли орлов мимо развалин Вавилона, возле уже оплывших, потерявших стройность, но все еще поражавших мощью и высотой городских стен.

Ларций не удержался и тоже заглянул в знаменитый город – родину астрологов и колдунов. С легкостью, неожиданной для пятидесятилетнего мужчины, он взобрался на вершину Вавилонской башни, где исторические камни были испещрены надписями типа: «Луций и Луцилла были здесь!» «Рим превыше всех! Дави черножопых!» – и прочей ерундистикой3. Не поленился посетить руины висячих садов, с легкой руки Геродота названных по имени какой-то варварской царицы Семирамиды4. Полюбовался изразцовыми изображениями львов и драконов, некогда украшавших Дорогу Процессий – главный проспект великого города, а теперь многочисленно и печально выглядывавших из пыли и обломков.

Среди каменных развалин самой большой редкостью были люди, да и то все пришлые – оборванные пастухи, нищие крестьяне из ближайших сел, ломавшие камни на собственные постройки. Еще преемник Александра Македонского, Селевк Никатор, переселил последних оставшихся вавилонян во вновь построенную им столицу Селевкию, что на Тигре.