Михаил Ишков - Адриан

Главным препятствием к возвращению руки Епифаний считал наместника Сирии. Он называл Адриана порождением Аида, ожившей Лернейской гидрой, пожиравшей уверовавших в Христа мучеников. Адриану несколько раз удавалось перехватывать подосланных Епифанием убийц. Покушения были какие-то игрушечные, больше крика, женских воплей, разодранных одежд, чем реальной опасности. Возможно, тем самым какой-то его недоброжелатель пытался держать наместника в постоянном напряжении, чтобы тот больше заботился о собственной безопасности, чем о государственном жезле.

Когда соглядатаи наместника обнаружили в предместьях Антиохии укрытие, в котором прятался «пресвитер», его взяли под стражу, однако уже через сутки Епифанию удалось бежать. Как это случилось, кто ему помог – осталось невыясненным. Епифания преследовали, но догнать преступника удалось только в каком-то небольшом поселении на берегу Евфрата. Там, как оказалось, было расположено логово этих самых елказаитов. К сожалению, преступнику, спрятавшемуся среди своих последователей, снова удалось уйти. В отместку центурион пригнал в город всех жителей этой небольшой деревушки.

Когда их доставили в Антиохию, наместник вышел посмотреть на редких даже для Азии безумцев, уверовавших в самую отвратительную ложь, которую только способен выдумать извращенный человеческий разум. Он мельком оглядел пленных. Все они были грязны, оборванны, смотрели злобно, исступленно. Он не решился подойти к ним – более всего Адриан опасался наемных убийц, потому что, по словам тетушки, вопрос о передаче ему власти над Римом был решен. Император уже несколько раз посматривал на алмазный перстень, который почти двадцать лет назад в знак усыновления прислал ему император Нерва. Однажды даже спросил совет у жены, не пора ли вручить его Публию?

– Пора, – согласилась Плотина.

– К сожалению, – добавил император, – объявить о своем решении можно только после окончания восточного похода, когда в зените своей славы он без труда сумеет обуздать всякого, кто решится возразить против его выбора.

Уж слишком много врагов нажил Публий посредством своего языка и бесчисленных похождений, и он, Марк Ульпий Траян, не уверен, что племянник сможет противостоять их объединенным силам.

– Так помоги ему, – предложила императрица.

– Чем? – вздохнул Траян. – После его смерти грош цена будет всем словам, эдиктам, предписаниям. Только сам Публий может помочь себе.

Он, император, мешать ему не будет.

Далее, как писала императрица, Марк согласился с тем, что после покорения огромного предполья, простиравшегося от берегов Тигра до Оксарта (Инда) на востоке и до Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи) на севере, можно было дать ход идеям племянника о приоритете мира перед войной. Но никак не ранее, поэтому, отрезал император, и речи не может быть о передаче перстня Публию. Он собирается воевать с парфянами, а не со своим ближайшим окружением. Раскол в верхах чреват поражением, и он в любом случае не допустит разности мнений по поводу престолонаследия. После похода в Индию дорога перед Публием будет открыта.

«Так что, мой дорогой сынок – ведь ты всегда был мне как собственный сын, которого меня лишили боги, – приложи все усилия, чтобы не поддаться на уловки врагов. Держи себя в руках, будь осторожен и проницателен».

Это было обнадеживающее известие, оно давало некоторую уверенность в будущем.

…Взгляд наместника привлекла молоденькая пленница. Этакая смазливая, расцарапанная, вызывающе – или завлекающе? – поглядывающая на Публия кошечка. Сквозь разорванную одежду проглядывала аппетитная плоть, очертания груди не портил даже обширный кровоподтек на левом упругом, почти открывшемся арбузике. Наместник отметил, что у нее богоподобная фигура, она могла бы послужить отличной моделью для умелого скульптора, собравшегося воссоздать богиню красоты. Звали дикарку на удивление возвышенно и необычно – Эвтерпа. Адриан невольно вздыбил брови – Эвтерпой называли одну из девяти муз, спутниц Аполлона. Она являлась покровительницей любовной поэзии и сладостной музыки. Она же осеняла избранников вдохновением, наделяла их ощущением прекрасного, вела к совершенству. К ней в пылу творческих мук чаще всего обращался Адриан.

Это имя удачно прилагалось к тоненькой, злобно-обворожительной в своей ненависти дикарке. Адриан, посчитавший встречу с такой необычной пленницей знамением свыше, был готов тут же освободить ее, отправить в термы, где ее отмоют, замажут кровоподтеки и царапины, расчешут темные кудри, оденут в драгоценный узорчатый хитон, вручат двойную флейту, непременное приложение к Эвтерпе. Он будет предупредителен, ненавязчив. Он будет учить ее играть на флейте. Он сам попробует вылепить из нее Венеру, ведь надо же когда-нибудь применить на деле навыки, полученные у скульптора Поллукса.