Феликс Дан - Битва за Рим

Умирающий герой потянулся к старому воину, который с рыданиями прильнул губами к исхудалой руке, нанесшей смертельный удар Одоакру, стирая слезами своих никогда не плакавших глаз следы крови, пролитой не в честном бою.

– А теперь помоги мне одеться, – внезапно произнес больной, приподнимаясь с постели. – Не бойся, старина. Сил у меня хватит… Не в постели же, как слабой женщине, умирать Теодорику… Дай мне доспехи… Я так хочу…

Дрожащими руками застегивал старый оруженосец пряжку за пряжкой на боевых доспехах, выдержавших не один десяток сражений. Затем он накинул на плечи монарха пурпурный королевский плащ и подал ему тяжелый германский обоюдоострый меч.

– Теперь позови сюда мою дочь и Кассиодора, да, пожалуй, и всех, ожидающих в приемной, – произнес Теодорик, выпрямляясь во весь свой богатырский рост. Недрогнувшей рукой надвинул он на лоб шлем, украшенный золотой короной, взял в руки тяжелое боевое копье и прислонился к мраморной колонне, величественный, могучий и приветливый, каким видели его более полустолетия его подданные.

Когда старый оруженосец Теодорика широко раздвинул половинки тяжелого золототканого ковра, отделяющего спальню от приемной, среди присутствующих пронесся чуть слышный шепот. С почтительным удивлением устремились взоры на больного монарха. Немногие, подходившие постепенно сановники, римляне и готы, ожидавшие увидеть умирающего, вздохнули облегченно при виде Теодорика, который в эти последние минуты своей жизни более чем когда-либо казался великим.

Никто не решался прервать торжественное молчание вопросом о здоровье императора, который заговорил первым.

Медленно и спокойно обратился он к Амаласунте:

– Готовы ли письма в Византию?.. Сообщила ли ты императору о моей смерти и о вступлении на престол моего внука?

– Вот это письмо, отец, – ответила Амаласунта так же спокойно, протягивая умирающему отцу несколько свитков папируса, внизу которых, на шелковых шнурках, висели большие восковые печати.

Теодорик пробежал глазами написанные пурпурной краской заголовки.

– Императору Юстину… первое. Второе его племяннику, Юстиниану. Да, конечно… Он не только наследник престола… Он и теперь уже повелитель своего дяди… Письма написаны недурно. Узнаю Кассиодора по красоте слога… Но вот эту строку надо вычеркнуть… Наследник Теодорика не должен ни к кому обращаться с просьбой: «защитить мою неопытную юность»… Горе готам, если их король должен будет рассчитывать на защиту византийцев… Мой внук может обращаться к императору как равный, может просить о дружбе, но не более того. Переделай эту фразу, дочь моя, и покажи мне третье письмо, отправляемое в Византию… К кому?..

– Оно великодушной и добродетельной императрице…

– Что?.. – Брови Теодорика гневно сдвинулись. – Моя дочь решилась писать в таких выражениях бесстыдной женщине, оскверняющей императорский дворец своим поведением, развратной дочери раба, беспутной танцовщице, прокравшейся из цирка в царский дворец?.. Таким особам германские короли не пишут любезностей… Это было бы унижением.

– Ваше Величество, благоволите вспомнить о громадном влиянии этой женщины на своего супруга, – озабоченным голосом произнес Кассиодор.

– Дочь Теодорика никогда не унизится, подписывая письмо, адресованное распутной женщине, – громко произнес больной, и, разорвав приготовленное письмо на части, он бросил куски пергамента на пол. Вслед за тем он быстрыми и решительными шагами перешел через комнату и остановился у противоположной двери, возле которой стоял высокий и статный блондин, в полном вооружении, с красивым энергичным лицом и длинными волосами, падающими из-под стального шлема на синий плащ королевских готских телохранителей.

– И ты здесь, граф Витихис, мой верный слуга и храбрый друг. Я рад видеть тебя в эту минуту, чтобы сказать тебе последнее «прости» друга и последнее «благодарю» короля.

Рука Теодорика опустилась на плечо мужественного солдата, красивое лицо которого внезапно исказилось судорогой. Губы Витихиса задрожали, а смелые серые глаза затуманились слезой, когда он схватил руку умирающего короля и припал к ней горячими устами.

Теодорик ласково, почти нежно провел рукой по склоненной голове верного слуги и тихо произнес:

– Слеза храбреца – лучший знак славы для умирающего воина. Не плачь, сын мой… Смерть – общий удел, а мы с тобой слишком часто глядели в лицо смерти, чтобы бояться ее… Скажи мне лучше, какое место займешь ты после моей смерти?..