Феликс Дан - Битва за Рим

– О, нет, патриций, – перебил Цетегуса Кассиодор. – Не языческая мудрость и не человеческая сила воли, а милосердие Господне поддерживает дочь великого Теодорика, сохраняя в душе ее силу в этот день, когда моя старая воля надломлена горем о моем возлюбленном государе…

Амаласунта молча перевела взгляд своих красивых холодных глаз с плачущего, убитого горем Кассиодора на спокойное и серьезное лицо Цетегуса и едва заметно пожала плечами, как бы прося снисхождения к слабости старика. Затем она отвела его в отдаленный угол и проговорила, слегка понижая голос:

– Префект преторианцев, Кассиодор, говорил нам о тебе, патриций, как о человеке, способном занять один из важнейших постов в нашем государстве. Его рекомендации было бы достаточно, даже если бы я тебя не знала. Ты же мне давно знаком, патриций. Я наизусть знала твое переложение первых песен Энеиды, прежде чем узнала их автора.

– Не вспоминай грехов юности, государыня, – смущенно улыбаясь, произнес Цетегус. – Я понял дерзость моего начинания и постарался исправить ее, скупив и уничтожив все экземпляры моей жалкой попытки, после того как появился дивный перевод Тулии.

Амаласунта вспыхнула от удовольствия. Она не подозревала, что римлянину известен псевдоним, под которым она, даровитая женщина, занималась литературой, и потому была вдвойне польщена его похвалой, в искренности которой не могла сомневаться. Невольно и бессознательно голос ее принял новый оттенок доверия, почти фамильярности, когда она перешла к более серьезным вопросам и заговорила о политическом положении страны.

– Ты знаешь, какое горе ожидает нас всех?.. По уверению врачей, дни моего отца сочтены. Каждую минуту смерть может подкрасться к герою, кажущемуся вполне здоровым. Малейшее волнение может убить его, волнения же избежать для монарха невозможно… Что будет дальше?.. Аталарих прямой наследник своего великого деда. Но он еще ребенок… А до его совершеннолетия я должна буду оставаться опекуншей сына и правительницей королевства.

Цетегус почтительно склонил голову.

– Такова воля Великого Теодорика, и мы все, готы и римляне, одинаково восторгаемся мудростью решения нашего государя.

Амаласунта сдвинула свои темные брови.

– Да, я знаю… Римский сенатор одобрил решение моего отца, но римский народ изменчив. Грубая мужская воля нелегко примиряется с властью женщины. Подчиниться ей кажется унизительным… многим, особенно готам…

Кассиодор, почтительно приблизившийся в начале разговора, как бы невольно выговорил, возражая:

– Амаласунта… государыня, ты ошибаешься, предполагая непочтительность там, где говорит лишь привычка повиноваться древним законам и преданиям. Тебе известно, что ни германское, ни римское право не признают власти женщины…

– Так может рассуждать только неблагодарность или возмущение, – едва слышно проговорил Цетегус. За что и получил благодарный взгляд Амаласунты, нетерпеливо возразившей Кассиодору:

– Важен факт, а не его причины. Да кроме того, несмотря на тайное недовольство многих вельмож, быть может, мечтающих о короне, я все же надеюсь на верность готов и даже италийцев… по крайней мере здесь, в Равенне, как и в главных провинциях империи. Население останется верным наследнику Теодорика Великого, как и его матери-правительнице… Я боюсь только Рима и римлян.

Сердце Цетегуса усиленно забилось, но ни один мускул не дрогнул на его бледном лице, а пытливо устремленные на королеву холодные глаза казались такими же спокойными, как и всегда. Амаласунта продолжала с легким вздохом:

– Рим никогда не примирится с завоевателями, никогда не признает главенства варваров. Я понимаю, что это невозможно…

В груди этой дочери германского героя билось сердце древней римлянки, гордящейся подвигами великих предков. Цетегус невольно залюбовался ее сверкающими глазами и строгим профилем Юноны.

Кассиодор прервал наступившее молчание.

– Мы опасаемся, как бы известие о смерти короля не вызвало беспорядков в Риме. Быть может, римляне поспешат провозгласить императором византийца или… кого-либо другого.

Цетегус молчал, опустив глаза, и как бы обдумывая слова мудрого старого политика.

Амаласунта же внезапно произнесла, решительно положив руку на плечо римлянина:

– Во избежание неожиданностей мы решили немедленно послать в Рим верного и преданного наместника, обладающего достаточным умом для того, чтобы понять обстоятельства, и достаточной смелостью, чтобы использовать их. Готский гарнизон должен будет повиноваться ему и немедленно занять ворота и важнейшие пункты Рима. Затем останется убедить сенат и патрициев, запугать народ и подкупить духовенство, а затем привести войска и граждан к присяге в верности мне и… моему сыну. Для этой важной задачи Кассиодор предложил мне тебя, патриций… Согласен ли ты сделаться префектом Рима?