Спустя многие века никто и не вспомнит, глядя на развалины, кто строил Рим. Но имя того, кто разрушил Вечный город, а его разрушил Аттила! – с восхищением будут передавать из поколения в поколение…
Разгоряченные предметом волнующего их кровь разговора, вожди племен и народов тревожили покой своих спящих в ножнах мечах, то и дела прикасаясь к их рукояткам.
Но вот Аттила встал, и гул в зале мгновенно смолк. Вождь хлопнул в ладоши, и откуда-то появился главный акын – Баянчи.
С огромной головой, небольшим кряжистым телом и невероятно короткими и безобразно кривоватыми ногами, акын, казалось, не шел, а катился. По залу украдкой пробежался сдавленный смешок.
Безобразный уродец, чьи глаза из-под низко посаженных густых черных бровей полыхали подобному дьявольскому пламени, считался в последние годы самым приближенным к Аттиле человеком.
Он исполнял роль и советчика, и предсказателя, придворного шута и одновременно мыслителя, и певца-сказителя. Обладавший непостижимой способностью постигать язык любого народа, на землю которого ступала его нога, акын Баянчи стал единственным, кто мог в глаза бесстрашно сказать вождю правду, какой горькой она ни казалась.
Перебирая проворными пальцами тугие струны свой лютни, Баянчи окинул внимательным взглядом сидящих за праздничным столом гостей, и бушевавший огонь в его глазах внезапно погас, и взор затуманился…
Полностью отрешившись от окружающего его мира, певец отдался во власть своей мелодии без слов. Его звучный, страстный голос словно разливался по широкой степи, постепенно удаляясь и замирая, но вдруг, окрепнув, набирал силу, будто река начинала течь вспять.
Казалось, вот-вот волна, вся состоящая из музыки и чувств, нахлынет и опрокинет всех, и тут голос снова затихал и тихо отступал.
И ясно виделось многим, что акын, еще совсем недавно казавшийся невзрачным и убогим, на глазах становился выше, лицо его осветилось внутренним светом, придавшим ему отпечаток неземной божественности.
Его способность заставить всех, затаив дыхание, смотреть только на него вызывала у многих черную зависть.
Видно, Тэнгрэ, щедро наградив его бездонным колодцем мудрости, красноречием и тонким чувством гармонии, вполне умышленно наделил неприглядным внешним видом. Или же он этими талантами постарался компенсировать наружное уродство…
Ударив с силой по струнам, заставив их зазвенеть в полный голос, Баянчи запел:
С востока на Запад, с Запада на Восток
Быстрее стрелы летит слово:
Сохранит дух нашего племени
Серая волчица по имени Сарыкуз.
У черного волка – кровь Ночи,
У белой волчицы – кровь Дня.
Про того, кто соединит в себе эти две крови,
Про того, кто возьмет в свои руки весь мир,
Про того будут рассказывать ветры,
Горные потоки и весенние ручьи.
Он родится в Мир от смешения двух кровей.
Серая волчица – мать Сарыкуз и воля Неба —
Наш Всевышний Тэнгрэ
Положат начало великому народу.
С того времени начнется эпоха батыров!
И недра курганов будут хранить память о них…
Улетают ветры, высыхают потоки, исчезают страны,
Брат забывает брата, туман закрывает туман.
Но если погаснет дух волчицы Сарыкуз,
Кто обуздает сбесившийся мир?
Последние строки из песни Баянчи проговорил едва слышно. Но и произнесенные шепотом, они тревожным набатом забили в сердца: «Кто, кто обуздает мир?». Никто не осмелился сказать, что смысл его песни остался для них темным. Но показать всем, что ничего не понял, никто не захотел. Это вышло бы с их стороны изрядной глупостью.
Тем временем акын бросил гордый взгляд на сидящих за столами и, безжалостно распяв на струнах говорящего инструмента высокомерие прославленных в сражениях военачальников, взял несколько яростных аккордов. Затем он поднял глаза на предводителя:
В чьих руках узда?
В руках сына Неба – Тэнгрэ,
В руках славного Аттилы!
В руках нашего вождя!
Огромный зал хором подхватил: «В руках славного Аттилы…».
Многим показалось, что этой величественной нотой гимна вождю песня и закончится. Но вот весь раскрасневшийся Баянчи поднял руку, успокаивая зрителей, и вдруг снова запел:
Пусть в ворота страны
Не стучатся орлы.
Пустим в небо белого сокола!
Пусть меч сына Тэнгрэ Аттилы
Спит в ножнах…
Последний звук, сорвавшийся со струн, тонко задрожал, затихая под потолком затихшего зала, словно птица, которой негде сесть.
Сгустившаяся тишина – зловеще страшна! Пожелать спокойного сна мечу Аттилы накануне его похода на гнездо цезарей – Рим, который должен быть окончательно стерт с лица земли, уничтожен навсегда…
Читать дальше