Юрий Тубольцев - Тиберий

Хитрая Юля правильно сориентировалась в сложной сексуально-политической обстановке. Она поняла, что, оказавшись под надзором такого сурового цензора, как Ливия, не может позволить себе прежнюю развеселую жизнь. В слепой любви к единственной дочурке Август игнорировал народный эпос, воспевавший ее постельные подвиги, но Ливия умела достучаться до разума мужа и заронить туда семя нужной мысли. Раздражать грозную мачеху было опасно, и Юлия решила всерьез сыграть роль жены Тиберия.

Видя, сколь неприязненно относится к ней новый муж, Юлия исполнила перед ним душераздирающую драму с заламыванием точеных рук, закатыванием больших красивых глаз и с выдиранием пушистых локонов. Она кляла свою никчемную жизнь и молила богов поразить ее молнией праведного гнева. "Никто меня не любит и никогда не любил! — стонала она. — Отец думает обо мне только как о производительнице наследников, а все остальные пользуются моей доверчивостью для достижения своих целей! Страдая от удушья в этом подлом мире сухого расчета и корысти, я была вынуждена искать искренних чувств на стороне. Но даже любовники сходились со мною ради выгоды или славы! Тогда я возненавидела их так же, как и мужей!"

Таранная атака женской истерики разрушила редуты брезгливости, охранявшие Тиберия от этой женщины, и в нем пробудилась опасная жалость. Тонко уловив изменение стратегической обстановки на фронте этой психологической войны, Юля перешла к отчаянному штурму. Она заявила, что ее разврат был женским протестом против обид, чинимых ей грубыми мужчинами, не способными понять и оценить чувствительную женскую душу. Вновь и вновь сталкиваясь с мужской бездуховностью, она в отчаяньи бросалась в распростертые объятия очередного негодяя, чтобы в который раз претерпеть разочарование.

Но более всех виноват перед нею, оказывается, был он, Тиберий. Именно его одного она любила с детства и все последующие годы. А он сначала не замечал бедную девочку, а потом и вовсе возненавидел, не поняв по своей мужской неотесанности, что ее остроты и колкости являлись всего лишь отчаянными попытками привлечь его внимание. А между тем девичья страсть была столь сильна, что несчастная, презрев супружеский долг, бежала под носом сурового принцепса к нему, Тиберию, но, как выяснилось, лишь за тем, чтобы быть грубо отвергнутой на глазах у всего Рима. "Тем, как ты выказал мне пренебрежение, — говорила Юлия, — ты ославил меня перед всеми столичными негодяями. Ты сначала погубил мою любовь, а потом и репутацию. После этого я пыталась быть честной супругой Марцеллу, но молва все равно выставляла меня блудницей. Мне ничего не оставалось, как стать такою, какою вы уже сделали меня в своем воображении!" Эту тираду Юлия завершила особенно прочувствованными рыданиями. "И все-таки я сумела выполнить свой женский долг! — надрывно возвестила она, глотая слезы. — Я подарила хорошему, хотя и не любимому мной человеку пятерых детей и заодно порадовала отца. Я надеялась, что за это боги простили меня и, наконец-то вняв моим мольбам, привели меня к единственному мужчине, которого я любила, чтобы дать мне утешение, но, оказалось, они лишь продлили мою пытку, потому что ты ненавидишь меня. Ты презираешь меня за то преступление, которое сам совершил в отношении меня!"

После этого многообещающего объяснения Юлия отправила всех своих любовников в долгосрочный отпуск, полностью посвятив себя мужу. Тиберий был столь поражен резким преображением известного ему с детства человека, что проникся к жене уважением и, сколько мог, старался быть ей примерным супругом. Но, как только Юлия при помощи Тиберия "загрузила трюм", она вновь привела в каюту свою развеселую компанию. Тиберию пришлось почтительно обслуживать ее оргии. А она смеялась в лицо и ему, и Ливии, поскольку знала, что теперь они не посмеют покуситься на нее, ибо она носит в себе их потомка царской крови. Юлия вновь называла Тиберия безродным подкидышем в отместку за свое недавнее унижение, издевалась над Ливией, а злобная свекровь маслено улыбалась в ответ на откровенные оскорбления. Над Тиберием потешался весь Рим, но более всего — любовники Юлии, особенно видный сенатор знатного рода Семпроний Гракх.

"Гракх! — со стоном воскликнул Тиберий, прервав воспоминания. — Еще остался Гракх! Если сживать со света Юлию, то надо немедленно уничтожить и его". Тиберий озаботился новой проблемой. Одно политическое убийство обязательно влечет за собою веер других, и преодолеть железную логику этого закона невозможно. "Потом, завтра", — устало отмахнулся он и снова погрузился в дрему воспоминаний.