Юрий Тубольцев - Тиберий

К тому времени доносчики уже растерзали легкодоступную добычу и принялись друг за друга. Эти волчьи свары пришли на смену битвам былых эпох. Они так же губили людей, только славы никому не приносили, зато приводили к чьему-то обогащению.

Один из самых преуспевающих обвинителей Котта Мессалин стяжал на казнях соотечественников столь великое богатство, что у его коллег-соперников по ремеслу слюнки текли от зависти. Однако избалованный успехом Мессалин уже никого не боялся и задирался с первыми людьми государства. "Их, может быть, поддержит сенат, а меня защитит мой Тиберушка", — заявлял он на дружеских пирушках. Позволял он себе и другие насмешки над принцепсом и членами его фамилии. Упоенный своим риторическим могуществом, Мессалин забыл, что, хотя дружеские обеды сохранились, друзья как человеческий вид давно вымерли. Его окружали жадные уши, завидущие глаза, льстивые уста, ненавидящие души и хитрые мозги. В общем, все вокруг Мессалина были такими же Мессалинами.

Поэтому вскоре его привлекли к суду именно за оскорбление чести семьи принцепса, в частности, за выпады против Калигулы, которого он уличал в "пятнающем мужчину разврате". Тогда Мессалин вспомнил о своем "Тиберушке" и обратился к нему с жалобой на гонения сенаторов.

Прочитав его письмо, принцепс презрительно скривился. "Там все то же, — подумал он. — Как им не прискучит эта мышиная возня? Как они могут жить в такой гнилой атмосфере? Впрочем, они и не живут, а постоянно грызутся. Сколь ничтожны их страсти и желанья!"

"Что вам писать, почтенные отцы-сенаторы? — начал Тиберий послание в сенат по делу Мессалина. — Как писать и о чем в настоящее время вообще не писать? Если я это знаю, то пусть волей богов и богинь я погибну еще худшей смертью, чем погибаю вот уже много дней". Далее он попытался намекнуть сенаторам, что у них есть много реальных проблем, поэтому не стоит выдумывать искусственные. Мессалин был охарактеризован им как человек, делами на благо государства заслуживший достаточное доверие, чтобы не судить его на основании пустых слов. "Не следует превращать в преступление бесхитростную застольную болтовню", — закончил он.

После этого письма сенаторы оставили Мессалина в покое, зато основательно принялись обсуждать самого принцепса. Первые строки его послания поразили искушенную в лицемерии публику своей откровенностью.

"Тиран обнажил подлое нутро, и весь мир увидел его поганую душу!" — раздавалось в светских салонах и богатых триклиниях, а затем подхватывалось форумом. "Капрейский палач проговорился! — торжествовал плебс. — Теперь его можно казнить на основании собственного признания!"

Просвещенные люди по этому поводу вспоминали изречение Сократа, который сказал: "Если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам предстало бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы — душу!"

Для завсегдатаев форума и курии ситуация была проста: во всем виновен принцепс. Все общественное зло они втискивали в один образ, связывали с одной персоной. Это отличало их от Тиберия, который понимал больше, нежели они, а потому и страдал сильнее.

Тиберий вел уединенный образ жизни, но при этом страшился одиночества. Он уже не справлялся с самим собою, не выносил своих мыслей. Душа, разбухнув от переживаний, неподъемным грузом давила его к земле.

Он вновь пытался занять себя строительством диковинных замков на скалах и комнат для темных удовольствий в подземельях как естественного происхождения, так и вырытых специально по его приказу. Но все эти сооружения представляли для него интерес, только пока не были закончены. С завершением работ творчество прекращалось, а мертвая роскошь Тиберия не трогала. Именно поэтому на Капреях было возведено целых двенадцать вилл, тогда как в период активной жизни Тиберия в Риме его частные владения не отличались ни размерами, ни богатством.

Будучи любителем хорошего застолья, Тиберий много лет ограничивал себя из-за нехватки времени и во избежание дурной молвы, которой все равно не миновал. Здесь ему обеспечивалась, как он думал, безопасность от сплетен, а пустые часы тянулись нескончаемой вереницей, будто легионы на походе. Но удариться в загул все-таки не удавалось. Римские обеденные трапезы были хороши не столько вином и изысканными блюдами, сколько доброй компанией. А Калигула с Макроном не годились на роль тонких собеседников для принцепса. Вообще-то, Гай Цезарь был очень образованным и остроумным человеком, но Тиберий слишком хорошо рассмотрел его в ту ночь под стенами Рима, когда он вошел к нему в спальню с кинжалом. С тех пор в каждой фразе удалого молодого человека Тиберий так или иначе угадывал его паскудный нрав. Кроме того, хорошо отдыхает тот, кто хорошо поработал, а принцепсу теперь, увы, нечем было похвастаться. Он как раз пирами пытался заменить дела. Подмена деятельности досугом противоречит основе человеческой природы, ориентированной на созидание, и пагубно отражается на его моральном самочувствии. Римские нобили закатывали богатые обеды потому, что таким образом они могли заявить о себе. Роскошь развлечений являлась своего рода языком общения в деформированном обществе. Но принцепсу на Капреях не с кем было состязаться в богатстве, и его пиры, будучи лишенными всякого общественного значения, выродились в обжорство и пьянство.