Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

В огромный круг, где на дубовых табуретках играли зурначи и барабанщики, входили молодцы и, приглашая на танец женщин, преклоняли колени.

Царь веселья – тамада, в отличие от многочисленных шутов, был в серебристой маске благородного волка и управлял всем этим гуляньем, то останавливая танцы и приглашая в круг певиц и певцов, то снова давая зурначам и барабанщикам знак для оглушительно-зажигательной лезгинки.

Но вот среди прочих царь веселья вызвал, поклонясь, из толпы женщин сестру Шахбанилава, несравненную Халисай, овдовевшую несколько лет назад. Толпа замерла, когда она вышла в круг и взяла своими легкими, словно лебединые крылья, руками звонкий бубен.

– Во славу родившегося в этот благодатный час, – объявила она своим красивым грудным голосом, и не у одного в это мгновение сверкнула грешная мечта: она была не только красноречива, но и сказочно хороша собой.

– Солнцеликий родился,

И померкли все лики!

Солнцеликий родился

Во славу отцов!

Пусть в ханских дворцах

В Поднебесной готовят

Красивых принцесс!

Стройных принцесс!

Мы скоро, очень и очень скоро

Невесту придем выбирать!

Невесту для нашего Владыки,

Рожденного в этот солнечный час.

Для нашего Владыки

Золотистые требуются лики.

Золотистые лики принцесс

Да затмятся пред солнцеликим…

Во славу новорожденного правителя хунзахская узденка пела, сочиняя на ходу, и ей это здорово удавалось. Каждое слово песни чудесно ложилось на старинную мелодию.

– Кто эта женщина? – то и дело спрашивали приезжие, которым посчастливилось в этот день оказаться в Хунзахе и праздновать рождение престолонаследника.

Едва ли не все мысли, неуловимо клоня к греху, захватывала собой эта певунья, сама того не желая. О, да! Ею невозможно было не любоваться! Ее чистый, звонкий голос, когда она протяжно тянула слова песни, проникал в самое сердце слушающих. Халисай была из тех женщин, в которых трудно не влюбиться. Ей было всего девятнадцать, когда четыре года назад с двумя малолетними детьми она осталась вдовой. Ее муж был славным мастером, из-за любви к ней переселившийся из Гоцатля в Хунзах. Четыре года назад он, распродав все свои товары в городе Аксае, славящемся богатым невольничьим рынком, возвращался домой в Хунзах. За отделанные серебром и золотом кубки, турьи рога, костыли, посохи, трубки, шкатулки, подсвечники и много другое муж Халисай выручил тогда около трехсот серебряных рублей русской чеканки, превосходящей турецкую и персидскую чеканки. На дороге неожиданно возникли тогда разбойники. В завязавшемся бою купцов против злодеев погибли муж Халисай и еще несколько его товарищей. Разбойников-убийц не удалось найти, и смерть купцов оставалась неотмщенной.

– Песню, Халисай! Хотим песню о любви! – раздались голоса отовсюду, и красавица затянула новую, более захватывающую мелодию.

Двадцатитрехлетняя вдова была поистине красавицей, но гордые хунзахцы считали ниже своего достоинства брать в жены вдову, а тем более, с детьми, даже второй, третьей или четвертой женой. Но, завидя ее, многие облизывались, как вороватые коты, прицеливающиеся к сметане.

Халисай пела, ударяя в бубен своими белыми пальчиками, и, танцуя, пускалась по кругу, грациозная, как лань, плавно и стремительно одновременно. Она была одета в длинное шелковое платье вишневого цвета, перехваченное на гибкой талии тоненьким кожаным ремешком, сплошь заклепанным маленькими золотыми монетами. В ушах ее сверкали серьги с драгоценными камнями, а на высокой груди красовалось жемчужное ожерелье. Ее иссиня-черные волосы волнами ниспадали на плечи, а небесно-синие глаза лучились жизнью и красотой, завидя которые никто бы не сказал, что она уже мать двоих детей – лицо ее сохраняло девичью красоту. Ее красные сапожки на высоких каблуках рядом с чарыками иных женщин выглядели по-царски роскошно. Каждый молодец считал за честь выскочить в круг и отплясать перед ней лихого «коня» или бесстрашного «волка», но не у каждого хватало духа – истинные мужчины всегда робеют перед настоящими красавицами. Робеют, но при надобности воспаряют духом, точно орлы, взлетающие выше всех в чистом небе. Но есть на свете еще и третий сорт мужчин, которые не робеют и не воспаряют духом, созерцая женскую красоту, но давятся скрытой злобой и пошлыми мыслями.

Конечно, если бы Халисай была простой узденкой без могущественного покровителя, то к ней бы относились иначе, да и вряд ли она смогла бы прожить четыре долгих года без единого порицания, без сплетен о ложном благонравии. Но красавица была младшей сестрой славного воителя, еще не знавшего поражения ни в поединках, ни в военных походах. А посему тут едва ли нашелся бы храбрец, смеющий открыто выказывать свои мысли, не говоря уже о том, чтобы назначить Халисай свидание.