Лев Жданов - Том 5. Цесаревич Константин

— Да, да… Пан Иезус… Вот история… Генерал мне прямо сказал: чтобы жив был хоть до утра… Под мой ответ! Придется его перевезти отсюда на гауптвахту… Там взять можно от него все, и галстук, и подтяжки, и все… И присмотреть есть кому…

Осторожно одели Шуцкого, который не сопротивлялся, но и не помогал ничем людям, хлопочущим вокруг него, и тут же перевезли его на гауптвахту, устроили в особом, просторном помещении под надзором двух человек.

Как только утром Тулинский едва пролепетал о событиях минувшей ночи цесаревичу, этот весь вспыхнул:

— Вот заставь дурака… Видишь, что наделал своим усердием не по разуму. Куруту ко мне. Самому приходится развязать этот проклятый узел. Никому ничего поручить нельзя… Эх, если бы я не сдерживался…

Он не договорил, но Тулинский чувствовал, что ноги у него подогнулись и генерал сразу стал намного ниже ростом, чем был всегда.

Спешно были собраны все офицеры 3-го полка в помещении гауптвахты. За ними приехал туда и Константин в сопровождении Куруты как начальника штаба.

Шуцкий еще не совсем оправился после своей попытки… Большие черные круги у глаз, припухшее лицо, посиневшие губы странно бросались в глаза.

Но он уже стоял в мундире вместе с другими в самом обширном помещении караулки, когда вошел к ним цесаревич.

После первых приветствий Константин прямо обратился к Шуцкому:

— Прежде всего — возьмите вашу шпагу. Вы свободны и попали сюда только в силу печального недоразумения.

Как только капитан принял от адъютанта свою шпагу, цесаревич снова заговорил:

— Вы объявили, что желаете стреляться со мною. Генерал Тулинский арестовал вас и тем не выполнил моего поручения так, как я того желал…

Сразу глаза всех обратились на эластичного генерала. Под перекрестным огнем этих негодующих, презрительных, явно насмешливым взглядов, всеми нелюбимый генерал чувствовал себя хуже, чем в детстве после порки, которую задавал шкодливому сыночку суровый его папаша.

Но цесаревич продолжал речь и общее внимание было снова захвачено ею. Предчувствие хорошего, чего-то необычного охватило сразу всех при первых звуках голоса Константина.

Он, очевидно, тоже почувствовал внезапную связь между собой и окружающими и теперь еще уверенней, тверже, с полным достоинством, но без всякой заносчивости говорил:

— Вот теперь я явился сюда, чтобы исполнить ваше законное желание, капитан Шуцкий.

— Как, что? — вырвался один невольный общий возглас.

Шуцкий был поражен не меньше остальных.

Он почувствовал, что какая-то нестерпимая тяжесть спадает у него с груди. Холодное ожесточение, испытанное при появлении Константина, сразу ушло и что-то так странно защекотало в горле, как будто слезы подступали против воли, не вовремя, совсем некстати в такой серьезный миг.

А Константин, как бы отвечая на общее движение, как бы успокаивая сомнения, которые могли возникнуть у кого-нибудь, продолжал:

— Смотрите на меня сейчас не как на брата вашего монарха, вашего круля, не как на генерала и начальника, а просто как на товарища, который…

Голос у Константина невольно дрогнул, но сейчас же тем решительнее продолжал:

— Который очень сожалеет, что оскорбил такого хорошего офицера.

Тулинский подвинулся совсем к дверям.

Шуцкий стоял молча, словно не слышал ничего. Грудь у него порывисто подымалась и опускаясь, он закусил губы, как бы опасаясь, что с первым звуком голоса рыдания, подошедшие к горлу, вырвутся бурно наружу.

Такое полное очищение… перед всеми товарищами, перед целым светом… И так хорошо, искренне сказано было… Больше ничего и не надо…

Такие мысли быстро пронеслись в голове у Шуцкого, у всех здесь стоящих.

Но Константин уже решил и говорил дальше; не мог по своему характеру остановиться на полпути.

— Я готов, хоть сейчас! Все дела мои в порядке. Генерал Курута получил подробные распоряжения на случай моей смерти, как распорядиться тем, что я желал бы еай устроить… и в собственных делах… и для вашей родины. Назовите ваших друзей… Словом, все в порядке. Я вполне готов…

— Ваше… ваше высочество! — заговорил наконеп Шуцкий, видя, что все смотрят, ждут его ответа.

Голос капитана сперва рвался, дрожал, но он сумел овладеть собою и более твердо продолжал:

— Неужели вы полагаете, что я бы теперь захотел?.! Нет, никогда! Я вполне доволен… Честь моя чиста перед всеми. Перед всеми, ваше высочество! Я так тронут… я понимаю… ценю милость, какую вы желаете оказать мне… я вполне удовлетворен, ваше высочество, говорю это перед Богом и людьми… Да…