Лев Жданов - Том 5. Цесаревич Константин

— Подкуп?! Знаю: это — обычная язва, почти неразлучная с представительными учреждениями и на Западе, и всюду. Я на это не пойду! Как совесть велит, как Бог присудит, хочу я править своими народами и царствами… Не обижайтесь, господа: я понимаю, практическая мудрость подсказала вам этот совет… Желание прийти на помощь мне и королевству, которое может испытать вредные колебания, если кучка демагогов овладеет общественным мнением. Но ведь сила слишком явно на моей стороне и потому — уверяю вас, я буду терпелив и осторожен. Вы убедитесь в этом и завтра… и потом, господа. До свиданья.

Отпустив всех, он оставил одного Константина.

— Ну, что ты теперь скажешь, Константин? Все молчал. И я не трогал тебя, понимая, в чем дело. Ты мне одному, конечно, легче откроешь твои задушевные мысли и соображения. Говори.

— Я плохой советчик, ваше величество. В одном твердо уверен: уступать ни на пядь нельзя. Они такое в голову заберут, что сами себе шею сломают и нам наделают хлопот. И вот еще не знаю: как решение ваше насчет западных губерний? Об этом главная речь.

— Ты же хорошо знаешь: я решил их со временем слить со всей Польшей и…

— Умоляю, ваше величество, не делайте того. Со слезами готов просить! И высказать не смогу вам порядком, но чувствую: в этом гибель Польши и нам много зла грозит… Если я только хоть малость заслужил у вашего величества… если…

— Да перестань ты. Не волнуйся так, Бога ради. Если я говорю — решил, это не значит, что сейчас так все и свершится… Вот погляжу на этот второй сейм. Потолкуем на конгрессе… Ты, если будешь свободен, тоже загляни в Троппау. Мне будет приятно потолковать там с тобой…

— Хорошо, ваше величество… Я постараюсь… Но все же…

— Да успокойся. Еще ничего не происходит такого… Ну сядь здесь, слушай, что я тебе скажу… как брату, как многолетнему другу. Я, знаешь, редко пускаюсь в откровенности. Но хочу убедить тебя, что и я не слеп, не опрометчив в моих решениях… Слушай…

Цесаревич, перед этим стоявший у стола, сел ближе к брату. Лицо его выражало напряженное внимание.

— Боже мой, ты словно готовишься принять причастие… Или плохо слышишь и потому весь вытянулся?.. Славный ты мой друг! — улыбаясь заметил Александр, но в то же время он слегка сморщил лоб, свел брови, словно размышляя: надо ли поддаться желанию поговорить с братом по душе или отыграться и теперь какими-нибудь общими словами? Наконец решил и продолжал негромко, задушевным тоном:

— Помнишь, брат, каким глупцом считали меня после Тильзита? Как исподтишка уверяли, что Корсиканец и меня посадил к себе в карман? А потом, когда я выступил на борьбу с этим действительно гениальным захватчиком, меня прямо ославили чуть не безумцем… А затем? В печальные дни Бородина, в годину гибели Москвы — как горели мои щеки и уши от неслышных, но внятных мне укоров, проклятий и глумлений, которые неслись и сыпались дождем на голову мою со всех концов России и целого мира… А чем кончилось дело? Конечно, удача, случай… Господняя помощь, наконец! Но и я, верь, брат, кое-что предвидел, кое-чем помог в великом деле… Так будет и теперь. Вот ты знаешь: волнуется Европа, шевелится Греция и близкие нам народы на Балканах… Сдается, удобный случай потеснить турок и двинуться к Востоку… Мало того: революционеры, хитрые искатели всячески желают втравить меня в войну с Турцией… Но я еще погожу… Пусть они там грызутся, отнимают силы друг у друга. России надо отдохнуть. Теперь насчет Польши. Ты не забыл, как я повел дело с Корсиканцем? Я почти на все соглашался, но не доводил дела до решительного конца. Мы были союзники, но осталось немало важных, спорных вопросов, нерешенных между мною и императором Франции. И когда по-моему настала пора решить эти вопросы так, как я желаю, я поставил их на первую очередь… А все остальное — пришло само собой… Здесь, в Царстве Польском, тоже немало таких вопросов… Но решать их по-нашему, по-русски — не пришла еще пора… Поглядим, что даст будущее, может быть, даже близкое… Понял? Но мы должны быть прямодушны и терпеливы до конца. Может быть, образумятся мои новые подданные, поймут, что худой мир со мною и моей державой — лучше для них всякой доброй ссоры, поймут… Ну, да что нам заботиться об их разумении… Ты-то понял мои мысли?

— Сдается, понял, дорогой брат! Храни вас Господь на славу и величие родины… Я вижу, что мне остается слушать вас и следовать всему, что…

— Господь укажет мне и тебе, Константин, во благо людей, во славу наших царств. Николай тоже согласен со мною. Я уже предупреждал его о назначении, которое мы оба ему готовим, когда… Ну, и об этом до срока не стоит говорить, искушать судьбу. А ты все же приготовь надлежащее письмо с твоим отречением… Время терпит. Хоть перед отъездом моим отсюда дашь мне, обсудим вместе и пошлем его матушке… Согласен?