Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман

Вне всякого сомнения, закаленная в сражениях с римлянами огромная армия Спартака смогла бы преодолеть сопротивление местных племен и в конце концов договориться с ними относительно той местности, которую восставшие выбрали бы себе для поселения. Однако после своих блистательных побед над римскими войсками Спартак и его соратники отказались от первоначального плана. Зачем идти на север, в суровую глушь галльских лесов, когда на юге есть благодатный остров Сицилия, где их к тому же будут встречать как избавителей тысячи и тысячи невольников?

Спартак, будучи человеком здравомыслящим, никогда не ставил перед собой цель сокрушить Рим. Он прекрасно понимал, что его разношерстной, плохо вооруженной и недостаточно дисциплинированной армии это не под силу (разногласия и своевольство отдельных командиров погубили десятки тысяч восставших). Аппиан, автор «Римской истории», подчеркивает, что Спартак «считал себя еще не равносильным римлянам, так как войско его далеко не все было в достаточной боевой готовности: ни один италийский город не примкнул к мятежникам; это были рабы, перебежчики и всякий сброд». Но для того, чтобы ввести римлян в заблуждение, Спартак объявил, что идет на Рим. На самом деле его армия, повернув на юг от реки Пад (По) в Северной Италии, даже не пыталась приблизиться к Вечному городу, хотя ей удалось еще раз разбить войска обоих консулов в Пицене и нанести серьезное поражение Крассу, которого сенат назначил главнокомандующим в войне с мятежными рабами. «Быстро и целеустремленно двигались спартаковцы на юг, – пишет П. О. Карышковский, автор «Восстания Спартака», считавший, что сицилийский поход был задуман еще до того, как восставшие появились в Бруттии (южной оконечности Италии), чтобы переправиться на Сицилию через Сикульский (Мессинский) пролив. Надо сказать, что в отличие от первоначального замысла Спартака его намерение обосноваться в Сицилии заранее было обречено на неудачу. Если бы Спартак увел свою армию вглубь Галлии, римляне, возможно, надолго оставили бы восставших в покое. Но борьбу за обладание Сицилией они вели бы до полного их истребления.

В романе встречаются слова «коммуна», «коммунистический» и даже «коммунист», что может навести на мысль, будто автор чрезмерно модернизует возникшие на короткое время производственные отношения в контролируемых восставшими областях Сицилии. Это не должно смущать читателя, потому что такие слова, как «commune» («общественное имущество»), «communico» («делаю общим», «делюсь»), «communis» («общий», «общее достояние») были весьма употребительны не только у римлян и латинян, но и у жителей сицилийской провинции, процесс романизации которых шел более или менее быстрыми темпами.

В Сицилии тогда был господствующим греческий язык, но можно с уверенностью сказать, что вторым языком там была латынь. В высших кругах провинциального общества ею пользовались наравне с греческим языком, тем более что сицилийская знать в описываемое время состояла в значительной мере из римских землевладельцев и откупщиков. Кстати, Цицерон слово «commune» часто употребляет в значении «община», «гражданское общество» и даже «граждане» (это слово он применяет по отношению к свободным жителям сицилийских городов, видимо, не желая называть их привычным «civitas» («граждане»), обозначавшим, как правило, римских граждан). Да и самих сицилийских рабов, хотя они в подавляющем большинстве своем были привозными, тоже коснулось римское влияние.

Вожди восстания Сальвий Трифон, а затем Афинион, провозгласившие себя царями, пользовались не эллинистическими, а римскими знаками власти: они появлялись перед народом в пурпурных тогах и впереди них шли ликторы, несшие на плечах фасции, пучки розог с воткнутыми в них топорами.

Если верить сообщениям Диодора (а почему бы и нет?), киликиец Афинион, один из главных вождей второго восстания рабов в Сицилии, человек большого мужества и незаурядного ума, стал первым и единственным в древней истории революционером, попытавшимся осуществить на практике идею коллективного труда и коллективной собственности. Ни до него, ни после ничего подобного не было. Во всяком случае, письменные источники не дают нам другого такого примера.

Во время первого восстания сицилийских рабов (138—132 гг. до н. э.) хозяйственная жизнь на острове не замерла совершенно благодаря рациональному отношению восставших к мелким производителям – владельцам небольших имений. Диодор пишет, что «восставшие рабы, разумно заботясь о будущем, не сжигали мелких вилл, не уничтожали в них ни имущества, ни запасов плодов и не трогали тех, кто продолжал заниматься земледелием». Таким образом, рабы вовсе не были какими-то безумными дикарями, способными только жечь, разрушать и грабить, иначе они не смогли бы в течение шести лет оказывать упорное сопротивление римским войскам, контролируя при этом значительную часть острова. Армия восставших, численность которой достигала более ста тысяч человек, вряд ли могла действовать столь длительное время в обстановке тотальной разрухи в стране, без необходимого снабжения.