Анатолий Дубко - История семьи Дубко (1876-1950)

е. грабить богатых, а бывших богатых расстреливать или ссылать в Сибирь, на Север. Органы по своим расчетам не успевали раскулачивать, они создавали комитеты бедноты для быстрейшего грабежа и террора. Из кого состояли те комитеты? Это лодыри, которые не хотели работать, и, живя в селе, не имели даже скотины, тёмные, необразованные, жили завистью и ждали манны с небес. И тут манна свалилась. Отец, не дожидаясь грабежа, предложил местным властям принять хозяйство и землю, принадлежащие ему и его родственникам, и создать на базе этого хозяйства коммуну, что было и сделано. Но на это хозяйство пришли не труженики села, а лодыри села, которые за два года угробили всё хозяйство, а оставшийся полуживой скот разделили между коммунарами, коммуну разогнали, и за эту безалаберность обвинили моего отца и подвергли гонению.

Предложили отцу немедленно покинуть пределы Белоруссии и выехать в Иркутскую область, Тулунский район. И вот семь семей с Витебского вокзала двинулись в Сибирь. Я пишу всё это со своей памяти и рассказов родителей и родственников. Наша семья из восьми человек погрузилась в пассажирский двухосный вагон, и началось наше «путешествие». В это время (это 1927—28 годы) поездов дальнего следования не было, а шли они от города до города, поездка была кошмарная, вокзалы и поезда забиты народом до предела, воровство, грабёж среди белого дня.

Инфляция дошла до критической – коробок спичек стоил от двух до пяти тысяч рублей. Мы везли сундук денег, эти сундуки похожи на узбекские, только более шикарные, а там лежали деньги разные: николаевские, керенские, советские, да и ещё какие-то. На одной станции идут советские деньги, на другой николаевские и т. д. В один из дней доехали до станции, где должны были делать следующую пересадку. Названия станции не помню, а помню одно – весь перрон был усыпан деньгами разного достоинства и разных изданий. Здесь мы узнали, что советское правительство отменило все деньги, находящиеся в обращении и ввело в обращение новые советские деньги, а реформы никакой не было.

Вот представьте себе – нас восемь ртов, денег ни гроша, и продать нечего, всё в багаже, да и никто ничего не покупал, кругом бартер. С трудом доехали до Тулуна, а там нас никто не ждал. И что делать – кругом безработица, Сибирь большая, но свободных пахотных земель не было, да и чем и на ком пахать? В год по два-три раза переезжали из деревни в деревню, где-то отец работал, но где – не знаю, как-то перебивались за счёт конского мяса. На лошадей был большой налог, продавали лошадей по дешёвке, а то и вовсе выгоняли лошадь со двора, чтобы не платить налог. Некоторые писали на дощечке: «Ходите, кони, от села и до села, власть советов довела», и эту дощечку привязывали к хвосту лошади. Многие лошади гибли с голоду, тяжело вспоминать картину того времени.

В 1932 году наши две семьи поехали на подсочку собирать хвойную смолу. Нас разместили десять семей в барак, где не было ни одной перегородки, и от ближайшей деревни 8—10 километров, ни магазина, ни ларька, хотя они и не нужны были. Что зарабатывали за собранную смолу, всё высчитывали за ту баланду, которую давали с общего котла, а это была чечевица три раза в день. Лето было засушливое, грибов и ягод, что могли стать подножным кормом, было очень мало.

Наступила осень, смола перестала сочиться. На зиму переехали в деревню Паберега, расположенную на берегу реки Ия, которая впадает в Обь.

Наступил 1932 год, пришла весна, а у нас ни дома, ни земли, ни работы. В 1930—32 годах шёл тотальный грабёж крестьянства путём раскулачивания. Крестьян облагали непосильными налогами, не хватало собранного урожая, чтобы заплатить налог.

В этой деревне освобождался дом крестьянина, которого раскулачили и сослали на Север, мы купили этот дом за сто восемьдесят рублей, на оставшиеся гроши купили семенной картофель и немного ржи. К счастью, огород был большой, но нанять лошадей для вспашки не было денег. И вот, всей семьей, независимо от возраста, копали огород, половину засеяли рожью, половину – овощами. Вспоминая весь этот кошмар, тяжело писать. Есть нечего – что делать, пошли на поля собирать от прошлогоднего урожая колоски, картофель. Щедрое советское правительство за сбор колосков давало десять лет исправительно-трудовых лагерей, и ни дня меньше.

Собранные колоски, чтобы с них что-то получилось, нужно было высушить, обмолотить, промыть, снова высушить и только после всего этого смолоть. Кто-то донёс, что мы собираем колоски и к нам пришли с обыском. А у нас на русской печи, на полу сушились колоски, но добрые люди сообщили, что к нам идут с обыском, и мать все колоски сожгла в русской печи.

Читать дальше