Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

Белая крашеная дверь отворилась с тихим скрипом. Опять пыльная, явно нежилая комната. Судя по всему, здесь никто даже и не пьет. Здесь были слышнее шумы солнечного праздника, в скрытом, обиженном воздухе покинутой комнаты они силились увековечиться. Деревьева значительно больше каких бы то ни было звуков интересовали шкафы или другие емкости, которые могли бы сохранять плоды его извращенных трудов. Но комната была пуста. На стенах классические прямоугольники невыцветших обоев, на полу обрывки глянцевых плакатов и спутанные веревки. Судя по слою пыли на щеке одноглазой красотки, бегство мебели состоялось довольно давно.

Непроизвольно перейдя на цыпочки, писатель пересек комнату и в течение нескольких минут выяснил, что таково положение на всем первом этаже. Послеэвакуационная тоска. Какие уж там рукописи. Он очень хотел их отыскать. Уйти без них — это все равно как оставить труп товарища на поругание врагу. Можно было бы отчаяться, когда бы не свежевозведенная винтовая лестница, уходившая из середины прихожей на второй этаж. Деревьев поколебался, вправе ли он воспользоваться ею. Но, кажется, разрешение к поискам распространялось на весь дом.

Новая лестница еще не прижилась как следует, она нещадно трещала, хрустела и скрипела. Когда писатель добрался примерно до середины, то обнаружил, что она скорей всего вообще не закреплена как следует, и, таким образом, ему приходится объезжать дикое архитектурное нововведение. Выбравшись на безопасный берег второго этажа, он обнаружил, что у него ощутимо дрожат колени. Он не сразу узнал место своего зимнего приключения. Во-первых, освещение. Нет, освещение во-вторых. Сначала Дарья Игнатовна. Здесь она могла попасться на каждом шагу. «Но у меня же есть причина, я ищу свои рукописи», — подбодрил писатель себя, мучаясь от недостаточности этого основания.

Он вкрадчиво обошел комнаты, узнавая и золото библиотеки, и дерево спальни. От Дарьи Игнатовны остался только полупрозрачный халатик поперек ложа. Потрогал — влажный. И от этого факта волнение, вроде бы обязанное вспыхнуть с новой силой, улеглось. Халат оказался прививкой от неожиданной встречи. Дарья Игнатовна спрыгнула с рукописного облака и теперь неизбежно должна была материализоваться в его объятиях. Деревьев развел руки и огляделся. Значит, надо подождать еще немного. А пока можно закончить с рукописями. И он обошел комнаты во второй раз. Но уже решительно и свободно. Виноватее прочих выглядела библиотека, но обыск начался все же со спальни. Из распахнутого гардероба полетели на ковер платья, костюмы, коробки с обувью. Из стенного шкафа в коридоре были исторгнуты совсем уж посторонние вещи — велосипедные камеры, рулоны обоев, заляпанный известкой огромный резиновый сапог. Все это выполнялось одной рукой, вторая хранила рукопись, отчего у Деревьева был нелепо деловитый вид. После разминки писатель с победоносным и загадочным видом проследовал в библиотеку. Оценил взглядом фронт работ и выбрал для дебюта нижние ящики книжного стеллажа. Стоило лишь повернуть ключ в дверце, на пол, как рыба из трала, хлынули глянцевитые проспекты, журналы и прочее в том же роде. В следующем ящике оказались запасы богато оформленных фирменных бланков. Тоже все к черту на пол. Равно как и специальные папки для бумаг. Над всем этим молчаливый погромщик устроил снегопад из визитных карточек. Они, видимо, являлись слабостью издателя. Золотые и красные, с тиснением и без, на русском и других языках. Тяжелые картонные снежинки, истерически вращаясь, сыпались на холмы разнообразной печатной продукции.

Печально покачиваясь, оскальзываясь на стопках поверженной бумаги, Деревьев прошелся по комнате. Да, он хорошо отомстил библиотеке этого человека за тайное надругательство, которое тот произвел над его библиотекой в тот зимний вечер. Но на сердце не воцарилась радость.

А рукописи свои он отыскал на куче странным образом изувеченных книг — с них была содрана кожа обложек. Лежала эта куча за тумбой письменного стола. Вот, значит, чем занимается Иона, сидя за своим столом. Деревьев сложил на углу стола все три свои папки и устало опустился в хозяйское кресло. Возле телефона стоял бюстик Бетховена. Деревьев подумал, а не нарисовать ли ему усы, и тут же понял, что эта мысль ему отвратительна. Потом он заметил, что из-под Бетховена торчит угол знакомого на вид конверта, рука самопроизвольно рванулась, и он только хмыкнул ей вслед. Что там могло быть? Ведь не отблеск же новой недостижимой жизни, а всего лишь ублюдочные измышления фальшивомонетчика. Конверт, судя по надписи, действительно предназначался ему. Но исследовать содержимое он не стал. Нет сил. Да и зачем? Пора, собственно, и убираться со двора. Он встал, принял со стола три расскальзывающиеся папки и вышел из разгромленной библиотеки. Отправился на кухню, надо бы подыскать какой-нибудь пакет или сетку. У выхода помедлил, быстро выдернул конверт из-под бюста. От резкого движения композитор глухо рухнул на ковер.