Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

Он уже подумывал о втором бокале шампанского, когда у него за спиной в бессмысленном хоре голосов обособился неприятно знакомый, люто знаменательный для Деревьева голос. Имя с голосом воссоединилось не сразу, ему пришлось трудно всплывать из-под напластований самой разной информации, суверенно откладывавшейся в памяти последние шесть лет. Наконец вот оно: Ярополк Антонович. И сразу же заныли плохо зажившие раны в старых стихотворениях. Оказывается, годы и годы назад вписанный бесчувственной рукой в родную строфу чужеродный эпитет так и не приживается, а обрубки немотивированных сокращений все еще ноют.

Появление этого человека на здешнем пикнике было самым неприятным открытием сегодняшнего дня. Никакой власти над теперешним Деревьевым он иметь не мог, но писатель, как только убедился неопровержимо, что слышит именно его голос, не оборачиваясь, начал скрытую ретираду. Внимание на себя он все же обратил. Неловко поставленный на скатерть бокал качнулся и упал в траву, что вызвало нервный возглас официанта. Писатель напрягся. Он знал, что когда у тебя за спиной замолкают, то начинают тебя разглядывать. Спина вспотела. Преодолевая позорную, как бы алкоголическую затрудненность в движениях, Деревьев потянул к большому кусту жасмина, великодушно распустившемуся слева по маршруту. От намеченной ранее цели — небольшой толпы стариков и девушек — пришлось отказаться. Слишком долго пришлось бы оставаться под воздействием неприятного молчаливого интереса.

И вот он уже рядом, спасительный растительный холм. Уже различимо шевеление шмеля в его недрах, уже опахало запаха приподнялось. Оказалось — ловушка. За жасминовым обманщиком стоял в траве белый пластиковый стол, окруженный такими же белыми, такими же пластиковыми стульями. Два из них были заняты. И кем! Привет, Володя (Жевакин). Здравствуй, Наташа (мультипликаторша). Они молча потягивали желтоватое питье из высоких стаканов и внимательно смотрели на вновь прибывшего. Деревьеву ничего не оставалось, как сесть на свободный стул. Поскольку старые друзья продолжали молчать, могло показаться, что он присел в ожидании ответного приветствия. Папка переместилась на колени. Эта манипуляция заинтересовала Жевакина.

— Опять приволок.

Деревьев не успел ответить, с другой стороны жасминового куста появился хорошо знакомый негр, неся еще один белый стул. Негр широко улыбнулся, блеск его зубов находился в трудноуловимом родстве с белизной переносной мебели. Здесь мог бы возникнуть сюжет, но Деревьев ничего связного подумать не успел.

— Хочешь пить? — поинтересовался черный парень, увидев, что писатель сидит порожняком. — Сейчас, — и он убежал. Деревьеву было бы проще в его присутствии.

Жевакин поставил стакан на стол и протянул руку к папке. Деревьев движением девственницы оградил свои колени от его интереса. И посмотрел на свою бывшую подругу. Полные белые ноги были сложены так, как могла бы их сложить снежная королева, надень она джинсы. Это не говоря уже о глазах, где значительно проще организовать ледяное презрение.

— Как ты сюда попал? — спросил Жевакин. Деревьев пожал плечами, со значением пожал, как бы от имени некоего секрета.

— Ладно, я пойду скажу ему, что ты здесь.

— Не надо, — вскинулся Деревьев, понимая, что ведет себя странно, и немного страдая оттого, что не может улучшить впечатление от себя.

Жевакин в странностях поведения Деревьева особым нукерским нюхом уловил возможность каких-то неприятностей для своего шефа. Итак, если этот малохольный почему-то не хочет немедленно предстать перед своим работодателем:

— Я все-таки схожу.

Когда Жевакин угрожающе удалился, писатель вздохнул, снял с теплой папки прилипшие к ней ладони и потер их, как человек, собирающийся приступить к какому-то дельцу. Наташа брезгливо скривилась.

— Мы решили пожениться, — сказала она спокойным извещающим тоном.

— Мы? — опасливо спросил Деревьев.

— Мы с Володей, — уточнила она, и излучаемое ею презрение стало беспредельным.

От необходимости как-то реагировать на эту испепеляющую новость его избавил веселый негр, он притащил два коктейля. Один он вручил пересохшему писателю, в обнимку с другим отвалился на стул. И, слава богу, взял труд поддержания беседы на себя. Для начала он подробно рассказал историю своего появления на этом «ранчо». Оказывается, в тылу у него остались Куба, деспотизм, отказ вернуться после учебы из «свободной Москвы» на родину. Он был очень рад, что попал на службу к такому «большому боссу», как Иона Александрович.