Наталья Бочка - Сердце Анны

А тут в конце ноября, Петр Петрович написал из Швейцарии. Просил заехать в заведение, разобраться с жалобой некоей Синицыной Анны Михайловны, что навещает нищих и требует для них достойного содержания.

Экипаж Бердяева подъехал к крыльцу и несколько тёмных фигур, что бродили неподалёку медленно двинулись в его направлении. Сергей Фомич в чёрной, подбитой котиком накидке, грузно спрыгнул с подножки. Он поправил съехавший на бок картуз и сердито огляделся. Взгляд этот, тут же остановил любопытствующих. Бердяев потоптался у ступенек, сосредоточено хмуря брови, но как только массивная дверь отворилась, выражение его лица тут же смягчилось. На крыльцо вышла женщина средних лет с приятной внешностью, в сером платье из грубой шерсти и белом переднике. На голове, замотан платок, так, что ни одна волосинка не могла выбиться наружу. Улыбка на добродушном лице.

Ольга Григорьевна Голубева – старшая сестра милосердия. Все дела, какие случаются в этом месте, проходят через её руки. За много лет служения, она снискала славу человека, который заботится только о том, чтобы постояльцам богадельни жилось как можно лучше. Не раз Бердяев спорил с Голубевой по разным вопросам, она всегда стояла на своем, и трудно было убедить её в обратном. Она могла спорить с приезжим любого чина и звания, лишь бы интересы заведения были соблюдены. Возможно, именно благодаря Голубевой всё было, именно так, а не хуже. Трудно убедить богатого и сытого человека в том, что картошку прислали сплошь с гнилью, а крупу с червяком. Тогда Ольга Григорьевна старалась наглядно показать благодетелям, те закупки, которые им кажутся выгодными. Вот и теперь в преддверии зимних холодов даже посетители жалуются на стылые помещения, а что уж говорить о постояльцах.

– Сергей Фомич, каким ветром? – улыбнулась Голубева и протянула руку для приветствия, – Давненько ждём, чтобы к нам кто-то наведался.

– Да вот, завернул. Давеча Петр Петрович прислал – по жалобе.

– Ах, это. Хорошо, что вы, а то с другими мне совсем не удаётся договориться. Всё ни как не поймут, что зима на улице и отапливать скоро нечем будет. Дров то, всего ничего, а на этот год нам ещё не выписали. С прошлого, что осталось, экономим как можем, а несколько подопечных уже и слегли.

– Всё решим, – Сергей Фомич поежился от налетевшего порыва ветра и стал подниматься по лестнице, чтобы войти в здание и несколько обогреться.

Ольга Григорьевна распахнула дверь, в нос ударил тяжелый, спёртый воздух. В нём трудно было угадать что-то одно, скорее смесь разных, не слишком приятных ароматов. Сложно представить, чтобы в доме пахло так дурно. Но тут, это всякий раз удивляло Бердяева. К натуре Сергея Фомича можно было причислить и чрезмерную брезгливость, от того и воздух в таком помещении казался ему отвратительным. Он понимал, столько нищих, больных людей не могут пахнуть хорошо и старался терпеть, прикладывал к носу надушенный платок, дабы не показывать отвращения. Ольга Григорьевна замечала это, но в глазах её всегда читалось понимание.

Они прошли на второй этаж, в кабинет. Голубева сразу достала бумаги, отчёты и Бердяев принялся разглядывать цифры. Несколько минут потребовалось ему, чтобы понять, всё в порядке и не мешкая, приступил непосредственно к делу, за которым приехал.

– Так что там с этой жалобой?

– Да, вот, – Голубева протянула листок бумаги, – Анна Михайловна Синицына, написала в комиссию управляющую фондом, что в заведении холодно и люди болеют. Помещение недостаточно отапливается. Да вы и сами можете поговорить с ней, она как раз навещает свою подопечную. Пойдёмте, – и сестра милосердия открыла дверь кабинета, приглашая Бердяева проследовать за ней.

Обычно, Сергей Фомич тщательно избегал встреч с обитателями богадельни. Если и видел кого, то только тех, что гуляли по парку. Да и то старался делать грозный вид, чтобы они и не думали приближаться. Но, входить в помещения, туда, где они живут – это уж слишком. Он, ни за какие коврижки не согласился бы на такое. А тут, прямо таки приходится подчиняться, потому, что некая помещица сидит сейчас там, куда Бердяев, категорически не намерен заходить.

Стараясь не выказывать и тени малодушия, Сергей Фомич проследовал за Ольгой Григорьевной, словно провинившийся ребёнок и стойко шагнул в открытую дверь общего помещения.

Гул множества голосов окутал со всех сторон. Тут было всё и разговор, и плачь, и бормотание, стон и храп, кашель и пение. Тут кипела жизнь.