Константин Новиков - Начала любви

Щекотка и беспорядочные поцелуи были ответом.

О качестве получаемого девочкой воспитания приходилось судить по её поведению и качеству французского языка. Если с первым, по мнению принцессы, дела обстояли весьма средне (впрочем, Иоганна опасалась худшего), то писклявый девочкин французский с течением времени оказывался не то чтобы свободным, но правильнее было бы сказать — безупречным, с обильным вкраплением галльских, зачастую непонятных Иоганне-Елизавете идиом. До чего бывает обидно чувствовать себя глупее собственной малолетней дочери! Разговаривая в присутствии Элизабет Кардель с Софи на языке Лафонтена, принцесса вдруг с ужасом поняла, что из писклявого детского лепета не понимает доброй половины. Не привыкшая таить свои чувства, принцесса потребовала ответа у Элизабет, чему, мол, научила девочку.

— Живому французскому языку, — ответила мадемуазель. — С вашего разрешения.

В свой черёд Иоганна-Елизавета припомнит данную ситуацию и находчивый ответ.

Всякий день маленькой Софи (Иоганна-Елизавета пробовала называть её Fighen [25] Фикхен (нем.). , однако имя не прижилось) начинался, как у монашенки, под звук церковного колокола. Мощный медноречивый гул из соседней колокольни легко проходил сквозь массивную кладку стен, заставляя подвешенную на стене игрушечную обезьянку подрагивать лапами-пружинками. Если в первые дни девочка пугалась такого рода пробуждений, то скоро привыкла и даже перестала реагировать на мощный звук: чтобы её добудиться, Бабет вынуждена была как следует подолбить стальной линейкой в общую стену, прежде чем с той стороны доносился ответный удар, означавший, что Софи хоть и с трудом, однако проснулась и теперь лежит на спине, выдумывая для своей мадемуазель очередные каверзы.

Причём лежит, глупышка, и не ведает, что не отыщет своих чулок, покуда не распахнёт дверцы платяного шкафа: тут-то аккуратненько пристроенный хитрой Бабет уличный башмак и угодит ей по голове...

До обеда, с одним получасовым перерывом, девочке надлежало ежедневно выдерживать двух учителей. После того как мольбами, лестью и угрозами Софи получила от матери разрешение заниматься в присутствии Бабет, жизнь сделалась куда более весёлой. Особенно полюбила маленькая принцесса уроки танцев, когда можно было два часа кряду скакать по классной комнате в обнимку с Бабет, — и называлось это учёбой. Танцевальные занятия сделались настоящим отдохновением, оказавшись на шкале детских предпочтений рядом с грушевым пирогом и ночными шепотливыми и пахнущими телом Бабет разговорами. На другом конце той же шкалы, где было место шерстяным рейтузам, материнским пощёчинам и мытью головы, отыскалось место для занудных нравоучительных бесед пастора Дове и не менее скучных проповедей отца Перара. Фике, как иногда называли маленькую принцессу, жаловалась своей мадемуазель:

— Они оба такие противные, и все бубнят, бубнят...

— Они желают тебе добра, — терпеливо поясняла Бабет.

— Сто раз уже слышала! — парировала девочка.

— А кроме того, если они перестанут сюда приходить, то капеллан не сможет после урока поболтать с твоим отцом, ну а месье Перар останется без денежек, не сможет купить себе необходимой еды и будет голодать.

— Ну, если ты настаиваешь... — с сомнением в голосе отвечала девочка, вовсе не желавшая занудному месье Перару голодной смерти, но ещё менее желавшая дважды в неделю встречаться с ним за ученическим столом.

— Видишь ли, — поправила её Бабет, — я не могу в данном случае настаивать. Я ведь твой друг, так?

В полдень бывал обед, после которого Софи под присмотром мадемуазель должна была всякий день выходить на прогулку. Причём склонная к точности принцесса определила продолжительность гулянья: до четырёх часов в холодную погоду или при дожде, до сумерек в тёплую пору. Иоганна-Елизавета избавлялась таким образом от двух источников непреходящего раздражения, Бабет и Софи обретали временную гарантированную свободу, с лихвой умещавшуюся в треугольнике между замком, причалами и устьем Домштрассе. Элизабет с энциклопедической полнотой преподавала девочке все ей известные игры: с куклами, прыгалками, картами, монетой и проч. Их прогулки фактически превращались в этакую антологию детских забав и развлечений. После того как все известные Элизабет игры оказались заучены, наступил ещё более увлекательный период выдумывания, когда мадемуазель комбинировала условия различных трёх-четырёх потех. Да и в масштабах отдельного игрища существовали многие вариации. Например, после того как сходил лёд, Бабет и Софи подолгу швыряли пляшущие по воде камни, «пекли блинчики»: сначала с условием «у кого больше», затем «у кого нечет», затем до пятнадцати в сумме из трёх бросков... Когда же и рука от изнеможения отказывалась бросать, Софи узнала, что пляшущими камушками ещё и гадать можно.