Константин Новиков - Начала любви

— «Не берусь судить, — читал, несколько гримасничая и переигрывая, канцлер, — судить о причинах такого рода охлаждения ко мне. Тем более что сама я с первого же момента после приезда в Россию не только прониклась гостеприимным духом и сердечным радушием Вашей страны...»

— Ловко завернула, — одобрительно сказала Елизавета.

— «...не только полюбила народ России и обычаи этого народа, но и с самых первых шагов всячески демонстрировала своё доброе расположение ко всему и всем. После многих лет горестной, малопривлекательной и, говоря откровенно, бездомной жизни я наконец-то, как представилось мне, обрела для себя новую родину. И вот я возрадовалась, возликовала, обратив самые горячие слова Всевышнему, соизволившему услышать мои столько раз обращаемые к нему мольбы. И вот именно в тот момент, когда над головой наконец-то появилась крыша, когда все помыслы свои я обратила на то, чтобы устроить с максимальным удобством жизнь дочери, теперешней Вашей племянницы, направляя к тому все силы и помыслы, чаяния и чувства, — судьба вдруг сделала крутой поворот.

Я уверена сейчас, что Ваше на мой счёт приказание было спровоцировано теми из моих недругов, которые прокрались к Вашему досточтимому трону и нашептали про меня глупостей и небылиц. Если бы Вы только соблаговолили в моём присутствии пригласить их для беседы и выспросить этих самых людей о том, что думают они на мой счёт, я хотела бы посмотреть в их глаза, если, конечно, те люди отважатся повторить обо мне прежнюю, измысленную ими клевету.

Не скрою, мне было весьма горько услышать просьбу об оставлении России и возвращении на родину...»

— «Просьбу»! — с непередаваемым сарказмом сказала её величество. — Я прямо испросилась вся!

— «...тем более что просьба эта была передана мне в очень грубой форме. Но моё уважение к Вам и моя любовь столь велики, что, подобно смиреннейшему из Ваших подданных, я не посмела ослушаться и с печалью в сердце вынуждена была подчиниться. Уехав, так и не повидавшись с Вами, я задавала и ныне не перестаю задавать себе вопрос: «За что?» Ведь обращая на меня свою немилость, Вы тем самым ставите под удар супругу Вашего дражайшего племянника и самого великого князя и наследника престола. Вы... опытны, без сомнения. (На самом деле у Иоганны было написано: «Вы уже немолоды и опытны», однако первую часть фразы Бестужев счёл за благо не зачитывать вслух.) И, подобно всем опытным и прозорливым людям, не можете не понимать, что в моём лице Вы лишились преданнейшей подруги и слуги, для которой одного только Вашего «умри» было бы достаточно, чтобы пойти и умереть...»

— Ладно, — императрица прервала чтение. — Я так чувствую, это надолго. Видимо, у неё деньги на исходе, потому и пишет столь красиво. Я уже давно заметила, когда с деньгами туго, люди начинают говорить или писать так выразительно, что и не всякий поэт так сумеет. Слушай, а хочет-то она от меня чего?

— Назад сюда просится.

Её величество даже рассмеялась:

— Думала, что она наглая, а ведь она прямо-таки свински наглая. Эта дура ещё заглазно пеняла мне якобы моей кровожадной натурой. Да будь я и в самом деле кровожадная...

— Отдали бы её на растерзание волкам? — с учтивой вопросительностью подсказал канцлер.

— Ну, что-нибудь в таком роде, — согласилась императрица. — Кстати, а почему волкам? Ты что же, волков не любишь?

— Я женщин люблю, — признался Бестужев, безошибочно угадав игривый тон Елизаветы и потому рассудивший, что самое время перевести разговор в более фривольное русло.

— Только не говори, ради Бога, что любишь женщин таких, как я. Мне всё это говорят, а я никому не верю.

— Нет, ваше величество, других люблю.

— Ну ты нахал! — восхищённо сказала она.

— Так вы ж сами только что...

— Мало ли! А ты должен был сказать, как мужчина. Достойно должен был ответить. А ты сразу наглеть начал.

— Что да — то да, видит Бог.

— А если других любишь, чего же ты тогда со мною любовь крутил, а? Чего же крутил, канцлер? — вкрадчиво, почти что нежно спросила императрица.

— Помилуйте, лет-то сколько прошло...

— А тогда, значит...

— Любил, как Бог свят, любил.

— Да не боись ты, Бестужев, не видишь разве, я добрая сегодня. Иначе стала бы твои выходки терпеть. В бытность вице-канцлером ты, между прочим, такого со мной не позволял.

— Ваше величество...

— Да ладно тебе... Я ведь насквозь таких, как ты, вижу. Но сегодня ты не боись, я добрая сегодня. Могу даже разрешить принести мне холодного морсу. Чего сидишь? Иди, говорю, и принеси, не серди меня, канцлер.