Евгений Сухов - Окаянная Русь

— Откушай с нами, князь, — пригласил боярин, — сделай нам милость.

Сел Василий Васильевич, а Всеволожский ему у стола прислуживает: из своих рук в стаканы белое вино льёт и приговаривает:

— Один ты, князь Василий Васильевич. Совсем одинёшенек! Опереться тебе даже не на кого. Бояре твои на Юрия озираются. И знаешь почему?

— Почему? — простодушно спрашивал Василий.

— А потому, что за ним сила! Он и раньше, бывало, дерзил Василию Дмитриевичу, а сейчас совсем свирепым стал, как увидал, что ты ослаб. — Василий выпил вина, и оно горячо разошлось по телу, согревая его. — Кто и был за тебя, так это князь литовский Витовт. Так и он год назад почил! Царствие ему небесное... — Боярин перекрестился на образа. — Теперь там Свидригайло, свояк Юрия. Туго тебе придётся.

В светлице у боярина жарко натоплено. Василий снял с плеч кафтан, а челядь уже спешит принять на руки драгоценную ношу.

— Разве один я, боярин, — пытался возражать Василий. — А Константин Дмитриевич? А митрополит? А челядь дворовая и холопы, что за князя живота своего не пожалеют?

Говорил так князь и не мог не чувствовать правоту слов Ивана Дмитриевича. Бояре — это не холопы, они кому хотят, тому и служить станут. Повздорили с князем и пошли другого хозяина искать, а уж тот наверняка их приветит. А кто же из бояр не желает служить сильному господину?

Иван Дмитриевич меж тем продолжал вдохновенно:

— Опора нужна тебе крепкая. Породниться тебе нужно с родом многочисленным и сильным. Таким, чтобы за тебя лучше псов дворовых постоять могли. Вот тогда хозяином ты себя и почувствуешь!

Разве много отроку нужно? Ослабел Василий от вина, а боярин в пустую чашу уже мёда крепкого плещет.

— И какую же ты мне девку в суженые сватаешь?

Князь поднёс чашу к губам. Рука дрогнула, и на вышитую сорочку струйкой потёк мёд.

— А хоть бы мою Марфу! И лицом удалась девка и статью, а такой покорности, князь, тебе на всей Руси не сыскать! — выдохнул Всеволожский, и пламя свечи отпрянуло в сторону, пуская под потолок чёрную копоть. — Мы, смоленские князья, всегда друг за друга стояли, а тебе надёжной опорой будем. На меня только положись, и Юрия мы облапошим, на Москве, как и прежде, великим князем останешься.

— Где же твоя дочь, боярин? Позови! Товар нужно лицом купцу показывать.

— Марфа! Поди сюда! — крикнул Иван Всеволожский.

На его голос из горницы вышла стройная девушка с белым лицом, с румянцем на щеках. Закружилась голова у Василия Васильевича: не то от выпитого вина, не то от увиденного. Хотелось ему подняться навстречу такой красе, да вот ноги не держат, словно приросли, окаянные, к полу.

— Это дочь твоя, Иван Дмитриевич? — искренне удивился Василий.

Верилось с трудом, что эта гибкая яблонька может быть дочерью такого крепкого дуба, каким был Иван Всеволожский. Только глаза, зелёные и лукавые, выдавали родство.

Согнулась яблонька перед князем, словно на ветру, и поклонилась в самые ноженьки.

— Здравствуй, князь всемилостивый.

А слово-то какое приберегла — всемилостивый!

— Здравствуй, Марфа.

Не укрылось от внимательных глаз Ивана Дмитриевича смущение великого князя: видно, девка по сердцу пришлась. Оженить бы! Что ещё Софья Витовтовна об этом скажет? Воспротивиться может, горда не в меру.

— А я вот тебе жениха привёл, доченька, — говорил Всеволожский, обнимая дочь за плечи.

Марфа стыдливо закрылась платком, только лукавые глазёнки на князя поглядывают. Приосанился Василий, ему пришлась по душе шутка боярина.

— Ступай, лебёдушка, мне с князем поговорить надобно, — отправил Иван Дмитриевич дочь в девичью.

Василий Васильевич уже справился с хмелем, заел квашеной капустой сладкое вино и поспешил откланяться:

— Идти мне надо, Иван Дмитриевич. После потолкуем, а уговор я запомню.

— Вот и ладненько... — Боярин помог князю надеть кафтан.

— Эй, Прошка! Бес! Где ты там?! — орал из сеней Василий. — Опять девок дворовых щиплешь! Выводи коня к крыльцу!

— Сейчас, Василий Васильевич! Сейчас! Это я мигом! — Прошка Пришелец оторвался наконец от важных дел, а в тёмном углу слышалось хихиканье молодки.

Ночь на дворе. А стужа такая, что и дьявола заморозит. Сел Василий Васильевич на жеребца, а он не хочет идти — недовольно гривой потряхивает. Ни шагу с боярского двора! Пригрелся в конюшне, здесь ему тепло и сытно. А возможно, и он прознал про печаль великого князя, оттого и не спешит.

Они уже отъехали от боярского подворья за версту, когда Василий Васильевич придержал коня: