— Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей, — сказал он, откашлявшись.
Царь засмеялся и сам стал наполнять графу бокал.
— Эх, граф, плох тот учитель, коего не превзойдут ученики. А если б здесь сейчас был мой брат Карл... А-а, — махнул он рукой. — Пейте, граф, и радуйтесь жизни.
— Мы с графом, — вдруг заговорил Реншильд, сразу опьяневший на голодный желудок, — не однажды предлагали королю заключить мир с Россией.
— Да, да, да, — оживлённо подтвердил Пипер. — Но он всякий раз отвергал разговоры о мире.
— Эх, господа, — вздохнул Пётр. — А ведь для меня мир превыше любой виктории. И ныне, победив ваше войско, я мечтаю не о мести, но лишь о мире. Дайте России мир на десять — двадцать лет, и она станет величайшей державой.
— Оттого, видно, и не дают, — заметил Пипер.
— Не дают, — согласился царь. — И приходится нам заместо молота за меч браться.
— Вы, ваше величество, умеете и тем и другим владеть, — польстил Пипер, — и тем и другим в совершенстве.
— Нам ещё Левенгаупт после Лесной говорил, что-де Россия пред всеми имеет лучшее войско, — заговорил Реншильд. — Но мы слова его не принимали всерьёз. А напрасно.
— Ну что ж, господа, спасибо за добрые слова о моей армии, — сказал Пётр. — А что-то я не вижу Левенгаупта средь вас? Или убит?
— Наверное, с королём он.
— A-а, ну тогда встреча наша с ним впереди, — уверенно сказал царь и взглянул на Меншикова. — Не пора ли тебе, Данилыч?
— Пора, государь, — поднялся Меншиков, выпил уже стоя ещё чарку, сунул в рот орех и вышел.
Заметив, что гости захмелели и языки развязались, Пётр спросил Реншильда:
— А какую силу вы противупоставили ныне нам, фельдмаршал?
— Всего тридцать тысяч, ваше величество.
— Тридцать?! — вскинул Пётр брови в удивлении. — И всё это были шведы?
— Нет, шведов было девятнадцать, а остальные волохи и запорожцы.
Царь хитро прищурился, взглянул на Шереметева, потом на Репнина.
— Ну так что скажете, Борис Петрович? Аникита Иванович? Числом бить надо али умением? Ну?
— Умением, батюшко, умением, — добродушно махнул рукой фельдмаршал. — Твоя взяла, государь.
Репнин выразительно пожал плечами, мол, я как и фельдмаршал.
— Это у нас к тому, господа, — пояснил Пётр шведам, — что мы против вас выставили лишь десять тысяч.
— Как? — удивился Реншильд.
— Не может быть! — воскликнул Пипер. — У вас же около сорока тысяч войска.
— Верно. Сорок. Но в бой я пустил только десять. Фельдмаршал Шереметев и генерал Репнин тому свидетели. Именно они возражали против этого. А вот теперь я предлагаю тост за тех, кто дрался. Дрались достойно и победили достойных.
Шведам ничего не оставалось, как выпить за тех, кто побил их, лишив не только должностей и званий, но надолго и родины, для многих навсегда.
После торжественного обеда, отправив пленных в Семёновский лагерь за караул, наказав содержать их по достоинству их рангов и званий, Пётр сел за письма — Апраксину, сыну Алексею, Ромодановскому, Кикину.
Счастье переполняло его сердце, и он хотел поделиться им с самыми близкими и дорогими людьми.
Уже в темноте ему доложили о трофеях и пленных.
— В плен взято две тысячи восемьсот шестьдесят четыре человека, окромя этого три тысячи подвод с амуницией, в штабе короля взята казна с двумя миллионами золотых саксонских ефимков.
— Ай, славно, — не удержался Пётр от радостного восклицания. — Деньги нам зело нужны. Сколько побито шведов?
— Девять тысяч триста, государь. Это только на поле. Но их много посечено по лесам, тех не считали.
— Наши потери?
— У нас убитыми тысяча триста сорок пять человек, государь.
— Неужто! — ахнул царь. — Это, выходит, едва ль не в семь раз менее шведов.
— Выходит, государь.
Он вскочил, заходил взад-вперёд по шатру, потирая в нетерпении руки, так хотелось, чтоб кто-то был рядом, чтоб с кем-то поделиться: «Побил шведов, потеряв в семь раз менее их».
Вспомнил о Меншикове, присев к столу, быстро написал о результатах победы, отправил посыльного догнать и передать ему записку. Пусть порадуется, а порадуясь, сам захочет чем-то царя удивить. И удивит. Данилыч обязательно удивит чем-нито. Вот бы короля предоставил, вот бы порадовал.
— Государь, прибыл полковник Келин.
— Келин?! — встрепенулся царь. — Давай его сюда.
Келин вошёл, стукнул стоптанными каблуками, готовясь рапортовать, но Пётр шагнул к нему, сграбастал, тонкого, лёгкого, прижал к груди. Потом поцеловал трижды.
Читать дальше