Никита Божин - Петроград

Ночью в доме по обыкновению тихо. Ольхин оставался верен отчасти убеждениям, а отчасти рядовому чувству, что раз он сам в этом же доме и вынужден жить, то никак не имеет права набирать кого попало, и всякий желающий с улицы не мог снять здесь комнату. Людей всевозможного распутного или аморального образа жизни в доме не имелось. По крайне мере, исходя из поверхностного оценивающего взгляда, так вполне можно сказать. И даже из помещений цокольных или мансардных не доносилось шумов или излишних запахов. И хоть каждая комната в доме оказалась занята, ночи оставались спокойными. Совсем иное можно поведать об улице, и даже не обязательно Садовой, но, наверное, любой. Если в дневное время массы представляли собой хоть и опасность, но в то же время и защиту, то к ночи мрак поглощал все надежды на спокойствие, и никто без очень важной цели не ходил по улицам, и уж тем более переулкам, что и прежде могли пугать нового в городе человека. Ночи Алексей Сергеевич не любил. Редко он спал спокойно, и дело не только в шуме, но и в чувстве опасения за свою жизнь и имущество. Все чаще теперь приходилось слышать про обыски, но, по сути – ночные налеты на квартиры. Цель всегда одна – грабеж, а следом тянулись и прочие преступления. Всякий раз очень неприятно видеть разграбленные и разбитые лавки и магазины. После каждой ночи представлялось возможным либо собственными глазами лицезреть подобное, либо узнать об этом от другого человека или из газеты. Достоверно не ясно, что из озвученного правда, а что не то что вымысел, но бесцеремонная ложь, но мнений и слухов по улицам носилось множество. В целом, улица стала теперь небывалым источником разнородной информации, и иногда Алексей Сергеевич считал, что в таких условиях газеты скоро станут не нужны. Впрочем, это же заблуждение он сам легко преодолевал, едва ему попадался очередной номер ненавистного ему «Рабочего пути» или другой пропагандистской работы, влияние ее оценивалось по достоинству. Все это вносило свою лепту в каждый новый день.

В марте Нечаев думал, что в скором времени все окружающее рухнет, и от страны не останется и следа. Он уже нехотя, даже лениво, помышлял об эмиграции, но к апрелю страна еще стояла, хоть и продолжалась война снаружи, хоть и совсем тяжко становилось внутри, тревога немного утихала, жизнь казалась несколько уравновешенной и терпимой. Впрочем, поводов для возгорания все новой тревоги оставалось предостаточно. Все те же грабежи в домах под видом обысков, а иногда и просто так, ничем не обусловленные, наводили едва затихающий страх. И как любой дом, лишенный хозяев, город постепенно терял и свой очаровательный вид. Во времена безвластия и упадка, проявляли себя пороки и отрицательные черты толпы. Лишенный управления, город не только наводнился сомнительными и равнодушными людьми, но и многие из тех, кто до недавнего времени вышагивал по чистым улицам, кто мог видеть перед собой могучие и поражающие воображение архитектурные ансамбли, парки, и узоры всякого уголка, составляющие единую, полноценную картину всего города, теперь вдруг с общими усилиями только пакостили и больше ни за чем не замечены. Город мерк, и вечно поблекшее небо никогда еще так хорошо не передавало отражение такого истинного уныния и даже отвращения, что местами мог вызывать сам Петроград. Он давно уже не смотрелся той сияющей и грациозной русской столицей, а только холодным, каменным средневековым городом, по улицам которого шагает смерть и запустение. Долгие и насыщенные два столетия, что образовывали этот город от самой первой постройки, до грандиозных дворцов, соборов и набережных, теперь казались такой же далекой и неправдоподобной историей, точно читаешь о древнем Риме, а уж никак не о юной столице, где еще совсем недавно расхаживал сам Петр I. Прошлое изящество как будто бы умерло, и над всем лишь довлело настоящее, а сам Петроград подобен старику – немощному и даже пугающему своей не по годам опрятной внешности, что кроется где-то под неразличимыми новыми образами. Лишь частная собственность хоть как-то охранялась от посягательств, и за рядовой дом иной раз спокойнее, чем за любое памятное место. И все равно, каждую ночь многие тревожились, что сегодня к ним придут грабители и потому очень тосковали, кто по былому времени, кто просто по спокойствию. И так каждую ночь.

Воскресное утро, а следом и весь день, Нечаев предпочел бы провести у себя в комнате, не выходя из нее, но определенная надобность для выхода на улицу имелась, а потому, проснувшись по привычке рано, Алексей Сергеевич, лишь скромно позавтракав с Ольхиным, что бывало у них частым делом, собрался уходить. Заканчивая последние кусочки, в очередной раз доставшиеся ему даром, по доброй воле хозяина, что откровенно подкармливал приятного жильца сверх положенного, Нечаев доел еще и кусок хлеба, оставив тарелку пустой.