Валентин Пикуль - Господа, прошу к барьеру! (сборник)

– Учтите, ни фрегатов, ни карет для вас не будет.

– А ноги на што? – разом загорланили русские.

– Пешком доберемся, – закрепил разговор Иван Рюмин.

Бениовский обратился к Ване Устюжанинову:

– А ты? Неужели и ты покинешь меня?..

Уходящие в Россию знали, что там их не встретят сладкими пряниками. Родина не ждала их, зато они не могли жить без родины. Никто не ведал французского языка, но – безъязыкие! – пешком двигались по дорогам обнищавшей Франции, в деревнях жестами просили у бедняков краюшку хлеба или воды из колодца.

Канцелярист Иван Рюмин ободрял уставших:

– Тока бы до Парижу донесли нас белы ноженьки, а тамотко, по слухам, русский консул имеется. Чай, не сразу драть станут, сначала на Париж поглазеем… все забавно!

Петербург был извещен о возвращении беглецов.

– Шуму много, а шерсти мало, как сказал черт, который задумал остричь кошку, – говорила императрица при дворе. – Ума не приложу, каково поступать с этими диссидентами, кои от Камчатки до вертепов Парижа добрались, теперь сюда топают. Но мыслю так, что при всеобщей европейской огласке мне лучше милосердие проявить, нежели клеветам способствовать…

Выдавая «сентенцию» о милости, Екатерина сказала князю Вяземскому, что наказание беглецам не будет. Именно на том основании, что они «довольно за свои грехи наказаны были, претерпев долгое время и получив свой живот на море и на сухом пути; но видно, что подлинный РУСАК ЛЮБИТ СВОЮ РУСЬ (выделено самой Екатериной II), а надежда их на меня и милосердие мое не может сердцу моему не быть чувствительна…».

– А что враг мой, Семен Гурьев? – спросила она.

– Отказался за Бениовским следовать, за что беглецами и был избит порядочно, – отвечал генерал-прокурор. – Так отлупили, что последних зубов лишился.

– Так велите отпустить его, беззубого, в его деревни. Может, от радости у него новые клыки вырастут…

Вице-канцлер князь А. М. Голицын спешно депешировал в Париж Хотинскому: «Государь мой Николай Константинович. На отправление в Россию явившихся к Вам из Камчатки… посылаю к Вам при сем кредитив на 2.000 рублей» (для возвращения беглецов на родину). Хотинский показал деньги Ивану Рюмину:

– Драть бы вас всех! Мало того, что вы казну камчатскую разбазарили, так опять государство в расходы ввели. Об этом надо бы в парижских газетах пропечатать…

Осенью 1773 года возвращенным в Россию разрешили жить где захотят, кроме столичных городов, и они – опять пешком – тронулись на восток, обживаясь в сибирских городах. Самодельную карту Курильских и Алеутских островов, составленную Бениовским, еще на Курилах выкрал у него подштурман Измайлов, карта оказалась настолько точной, что ее передали в Академию наук – для вечного хранения. Канцелярист Иван Рюмин написал мемуары о бунте в Большерецке и страданиях на чужбине, которые тогда с большим вниманием были изучены императрицей:

– Но публиковать их для общества считаю делом неуместным. К чему лишний сор из избы на улицу выметать?..

Записки Рюмина были изданы лишь в 1822 году (ныне большая редкость среди библиофилов). При Павле I драматург Август Коцебу, сам бывавший в сибирской ссылке, сочинил высокопарную трагедию о бунте на Камчатке, но, трижды поставленная на русской сцене, она была исключена из репертуара императором:

– Стоит ли преподносить публике дурные примеры развращенных умов и сердец? Предать эту историю забвению…

Совсем иначе сложилась судьба тех жителей Камчатки, которые не покинули родины, но знали Бениовского, помогая беглецам провиантом и снаряжением. Если императрица своим милосердием (баба умная!) добилась благожелательного резонанса в Европе, то в Сибири местные власти о резонансе не помышляли. Всех пособников Бениовского и родню беглецов привлекли к следствию, рассадив по застенкам острогов. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА их нещадно драли и мучили как преступников государственного значения, из людей выматывали жилы на беспощадных допросах. Среди пытаемых были матросы, боцман, солдаты гарнизона, казаки и престарелый священник Алексей Устюжанинов, которого держали в цепях, ставя ему в вину побег сына.

– Да не виновен я! – рыдал старик. – Бениовский его грамматике французской учил, алгебру и астрономию показывал… Какой же ученик не пойдет за своим учителем?

Именно в это время Бениовский плыл к Мадагаскару в компании двенадцати русских. Мадагаскар оставался еще «ничейным», даже алчные до чужого добра англичане не спешили прибирать его к своим рукам, они только присматривались к нему. Гигантский остров – больше Франции! – населяли мальгаши и многие разнородные, но близкие друг другу племена. Мальгаши славились миролюбием. Во времена Бениовского некий граф де Фробервиль верно писал о них: «Это кроткий, гостеприимный народ, друг иностранцев, любящий искусства, исполненный ума, способный к соревнованию, веселый, живой и дружелюбный». Фрегат сильно качало, окна его «балкона» были отворены настежь, Бениовский убежденно говорил Ване Устюжанинову: