Валентин Пикуль - Из тупика. Том 2

– Путиловский… мне Путиловский! – И когда Путиловский завод ему ответил, он прохрипел: – Броню… высылайте броню…

Трубка выпала из его руки. Голова рухнула на стол.

– Будет броня… десять листов, – ворковала трубка.

– Хорошо, – ответил Безменов, подходя. – Спасибо… – И вышел, затворив дверь. – Тише, – сказал. – Он уже спит…

Этот молодой парень («пацан», как называл его Комлев) принял на себя всю ответственность: своей волей, никого не спрашивая, он открыл для страны новый фронт – первый фронт для борьбы с интервентами. Вся Антанта стояла сейчас против, и два одиноких «максима», выставив из кочкарника дула, простреливали вдоль рельсов каждого, кто появлялся на путях с севера…

Вода в котелке закипела, и Комлев высыпал в бурлящий кипяток горсть мучицы. Размешал ложкой, посолил. Гвоздь в сапоге натер ему ногу – было больно…

Еще раз Комлев перечитал послание от полковника Торнхилла:

«…адмирал (надо понимать – Кэмпен) присовокупляет, что на берегу находятся многие сотни иностранных подданных и вооруженные отряды, а потому всякие действия, которые могут причинить вред окружающим, будут им немедленно прекращаемы и порядок будет восстановлен. Адмирал имеет распоряжение от своего правительства охранять подданных союзных нам держав, которые неминуемо окажутся в опасности, если Вы осуществите Ваши намерения».

Слова «Вы» и «Ваши» были написаны с большой буквы: уважая, угрожали. Комлев сложил письмо полковника Торнхилла, сунул его под пятку в сапог, чтобы не мешал гвоздь. Понюхал пар над котелком: пожалуй, скоро обедать.

Неожиданно дверь теплушки поехала на роликах в сторону, и в проеме дверей выросла фигура Тима Харченки.

– Есть, – сказал он, запрыгивая в вагон, – такая картина у моего земляка, профессора Репина. Называется она «Не ждали». Очинна проникновенная картина, прямо так и шибает в душу…

– Шибай и дальше, – ответил Комлев, сидя на корточках возле печурки. – Это ты прав: мы такого хрена к столу не ждали.

Харченко, приосанясь, пошелестел бумажкой: формат бумажки и печать были такие же, как и в письме Торнхилла.

– Вот и мандат! – заявил. – Прислан в твой отряд комиссаром. Ты да я – нас двое, ррравняйсь!

– Выровняй и этих, – показал Комлев.

Из глубины вагона торчали черные пятки отдыхавших бойцов. Они, как побитые, вповалку лежали на нарах, обнимая свои винтовки: с оружием здесь не расставались – жизнь была начеку.

Гвоздь в сапоге проколол письмо полковника Торнхилла и снова жалил ногу. Комлев, морщась от боли, добавил в свое варево соли и брякнул ложкой по котелку:

– Ну что ж! Ты, комиссар, как раз к обеду явился. Сидай!

Харченко принюхался:

– Клийстир, што ли? Брандахлыст мое почтение, как на каторге. Толичко благодарствуем покорно. Встал я сей день раненько, Дунька моя как раз оладьи спекла, мы уже сыты…

– А коли сыт, – ответил Комлев, – так чего притащился?

– А мы не побираться ходим… Вот и мандат!

– Дай твой мандат сюда, – протянул руку Комлев.

Сложил мандат и сунул его в сапог поверх письма Торнхилла; вот теперь было хорошо, гвоздь не мешал. У Тима Харченки даже глаза на лоб полезли от такой наглости.

– Да ты… Знаешь, кем подписано? Сам генерал Звегинцев меня в эту вашу поганую житуху окунул.

– Потому-то и не нуждаемся, чтобы ты «комиссарил». Мы таких, как ты, даже на племя оставлять не станем. Прямо на убой посылать будем… Не нравится? – засмеялся Комлев. – Проваливай!

Харченко выскочил из вагона, крикнул на прощание:

– Железной рукой революционной справедливости мы задушим власть насильников и посягателей… вот как!

Поезда еще выходили из Мурманска, во всяком случае – при оружии и смелости – за Кандалакшу выбраться было можно. Комлев похлебал баланды, достал маузер, натискал обойму желтыми головками патронов.

– Эй, ребята! – обратился к нарам. – Я пошел… Ежели не вернусь живым, разрешается отряду отойти вдоль дороги.

Шагая по шпалам, завернул в буфет, попросил пива. К нему из потемок подступил Небольсин – небритый.

– Я разговаривал с Песошниковым, – сообщил таинственно. – Сейчас перегоняем к югу порожняк. Пока не обыскивают. Здесь – конец. И тебе. И отряду… Хочешь?..

– Хочу, – сказал Комлев. – Песошникова я знаю, тебя тоже знаю, вы мужики ничего, с вами жить можно… Да только, инженер, посуди сам: уеду я, ведь радоваться все гады станут. Нет, брат, спасибо, моя статья – здесь оставаться.

– Глупо, – возразил Небольсин. – Кому и что ты докажешь?..