Валентин Пикуль - Из тупика. Том 2

– Видишь? – спросил. – Ты об этом помни.

– Ну и что?

– Устоишь?

– Пока держусь, – ответил ему Юрьев.

…Он заметался, путаясь в проводах. То рвался на связь с Наркоминделом, то снова вызывал Процаренуса, прося у него защиты от Ленина, то требовал к аппарату Чичерина.

– Если наш Совет, – убеждал он Москву, – посмеет выступить против союзников, то жизнь всего Мурманского края потечет помимо советских организаций… Если мы не будем проявлять инициативы в совместных действиях с союзниками, то мы полетим к черту, как полетели уже во Владивостоке… Поняли? Так вот, дайте нам точные и такие, какие можно исполнять, указания!

Аппарат молчал. Москва не отвечала.

Вальронд сквозь зубы сказал:

– Сукин ты сын, Юрьев! Чего же ты добиваешься от Центра? Чтобы тебе благословили разрешение на оккупацию Мурмана?

Юрьев сгоряча выдал правду-матку:

– Если угодно знать, то оккупация уже есть. Мы давно оккупированы, – пожалуйста!

– Тогда именно так и доложи. Так, как просил тебя Ленин: «точно и правильно». А не морочь голову людям в Москве, благо им из Кремля наших дел не видно… Нет такого дальномера еще!

Вбежал совдеповский дежурный матрос.

– В аппаратную! – крикнул он. – Опять… Москва!

Ленин дал Юрьеву окончательный ответ:

ЕСЛИ ВАМ ДО СИХ ПОР НЕУГОДНО ПОНЯТЬ СОВЕТСКУЮ ПОЛИТИКУ, РАВНО ВРАЖДЕБНУЮ И АНГЛИЧАНАМ И НЕМЦАМ, ТО ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ… С АНГЛИЧАНАМИ МЫ БУДЕМ ВОЕВАТЬ, ЕСЛИ ОНИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬ СВОЮ ПОЛИТИКУ ГРАБЕЖА.

Юрьев смахнул пот, посмотрел на Вальронда:

– Это значит… война?

– А чего ты еще ждал? – ответил ему Вальронд и вышел.

…Больше он Юрьева никогда не увидит.

Дело было в «тридцатке». В узком и длинном коридоре, где плинтусы прожраны крысами, где стенки забрызганы людской кровью, Хасмадуллин поставил Сыромятева к косяку двери.

– Стоишь, полковник?

– Стою, пес худой… Стою, и тебе меня не свалить!

К ним приблизился Эллен, благоухая духами.

– Оставь его, – вступился он за Сыромятева. – А вы, подпрапорщик, можете пройти ко мне и сесть.

– Я тебе не подпрапорщик! Я был, есть и буду полковником. Я это звание заслужил не в палаческих застенках, а с оружием в руках… Честью! Кровью! Усердием к службе!

– Вытрите… это, – сказал Эллен, брезгливо морщась.

С разбитого лица полковника струилась кровь. Страшный рубец от плетки пересекал его выпуклый лоб. Сыромятев взялся за графин с водой.

– Я вам предложу портвейну, подпрапорщик, – сказал Эллен, наклоняя бутылку. – Портвейн не мой, а казенный. Чтобы офицеры всегда могли выпить за короля Британии, когда они о нем вспомнят. И вот посеребренный молоток, дабы вызвать подобающую тишину при произнесении тоста. Одним ударом этого молотка можно сделать так, что вокруг станет тихо. И никто никогда не узнает, что хотел сказать перед смертью бывший полковник Сыромятев. Ну, а теперь давайте выпьем с вами казенного портвейну и, убрав молоток, поговорим о наших королевских делах…

– Декадент! – сказал Сыромятев. – Дерьмо собачье!

Эллен, не обращая внимания на ругань, что-то писал.

– Что ты там пишешь? – спросил полковник.

– Заполняю анкеточку для опроса.

Сыромятев выхватил протокол из-под локтя Эллена и порвал его в мелкие клочья:

– Не мудри! Что тебе от меня надо?

– Мне надо, Сыромятев, знать в точности, как ты очутился у большевиков? Тебя заставили?

– Конечно, в моем положении… – И, вытерев лицо, Сыромятев поглядел на красную от крови руку. – Конечно, – продолжил он, – мне было бы лучше сказать, что меня принудили силой. Но это не так!

– Не так? – обрадованно спросил Эллен, качаясь на стуле.

– Не так, – бросил ему в лицо Сыромятев. – Я пришел к большевикам. Честно! Верой и правдой…

– Ты сказал все?

– Все.

– Тогда вопрос: к нам вернулся ты тоже честно?

Сыромятев подумал и тихо ответил:

– Да, тоже честно. У меня… тупик!

Эллен выпрямил под собой стул и сел ровно, как палка.

– Так что же ты за дерьмо такое, полковник? И там честно, и здесь честно? Вот у французов есть зонтики – для дождя и для солнца. Но есть один – «en-tout-cas». Это зонтик универсальный, и годится для любой погоды. Скажи: и ты такой же, что годен при любой погоде?

– Не оскорбляй меня! – выкрикнул Сыромятев.

– Ах, простите, сударь. Я совсем забыл, что вы истинно русский офицер и всегда готовы драться на дуэли.

– Дурак ты, – сказал ему Сыромятев. – Чего ломаешься? Если неугоден, так вели поставить к стенке. А не выкобенивайся, словно девка худая. Рад, что власть получил?