Владимир Леонов - Мироздания… неконченное дело

«Фелица» послужила мощным толчком к изданию при непосредственном участии императрицы журнала « Собеседник любителей российского слова», имевшего целью содействовать дальнейшим успехам русского языка и литературы. Первый номер « Собеседника»открылся «Фелицей, явившейся прямым манифестом умной, твердой и крепкой монаршей власти.

Воспевание Екатерины является масштабной темой поэзии Державина, и не случайно поэту было дано прозвище, эпиклеса, « певца Фелицы».

Вторая тема творчества Державина – тема беспощадной иронии, едва ли не прямой ненависти, к старой родовитой знати, находившейся у трона не по праву ума, а по прихоти судьбы, по праву своего происхождения. В бытность министром юстиции он подал записку Сенату, в которой писал:» Порода есть только путь к преимуществам; запечатлевается же благородное происхождение воспитанием и заслугою».

Он в своих одах выступает грозным и беспощадным «бичом вельмож» (Пушкино Державине). Предельная резкость и сила «бичующего» голоса Державина проявляется в таких выражениях: «жалкие полубоги», «истуканы на троне», «блещущий металлом болван», «позлащенная грязь», «останется ослом, хоть осыпь его звездами» (оды «Вельможа», «Властителям и судиям»).

«Боярским сынам», «дмящимся пышным древом предков дальних», Державин противопоставляет в своих сатирических одах истинную «подпору царства», «российское множество дворян», которое во время пугачевщины «спасло от расхищения» империю, «утвердило монаршу власть», а ныне «талантом, знаньем и умом» «дает примеры обществу», «пером, мечом, трудом, жезлом» служит его «пользе».

Для Екатерины борьба Державина с «боярами» было частным выражением в борьбе различных слоев современного ей дворянства за влияние на нее. Занимала она вообще неопределенную позицию, но чаще всего становилась на сторону вельмож,» бояр. Державин писал: «… она при всех гонениях сильных и многих неприятелей не лишала его своего покровительства и не давала, так сказать, задушить его; однако же и не давала торжествовать явно над ними оглаской его справедливости или особливою какою – либо доверенностью, которую она к прочим оказывала».

Под воздействием этих обстоятельств образ Екатерины в творчестве Державина постепенно стал меняться.

Присяжный «певец Фелицы» (императрицы Екатерины II), создавший в своих стихах богоподобный образ монархини , завесивший его хвалебными одами, навлекший на себя гнев императрицы и обвинение в том, что он пишет якобинские стихи (ода Властителям и судьям , ода На взятие Варшавы ), пошел по пути развенчания своего высокого прежнего идеала, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями.

По мере ухода из творчества Державина образа Екатерины на его место выходят образы великих вождей и полководцев того времени: Репнина, Румянцева, Суворова, Потемкина, Ушакова.

Посвящая им свои строки, Державин лепит очертания подлинного главного Победителя России – сказочного вихря – богатыря, твердокаменного росса – всего русского народа (примечание самого Державина к оде На взятие Измаила) .

Военные начинания и победы русского дворянства второй половины XVIII в. находят в Державине своего самого восторженного баяна , создателя победных од, поэтики громозвучной. Торжественно приподнятая тональность, патетика военного слова и боевой трубы, мощь образов, метафор и аллегорий – все это составляет глубину и вселенский размах победных од .

По поводу одной из первых таких од Екатерина сказала Державину: Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как лира приятна».

Державин предстает перед нами по – римски напыщенным и помпезным, по – библейски величественным и громогласным, и по – детски неуклюжимым и причудливым. Эта органическая замесь торчит из него с яркой разностильностью и грубой цветистостью как нечто личное и естественное.

Счастливый богач, он не светский человек: не посещает салоны, балы, не толпится в «передней» временщиков.

Он не паркетный щеголь и шаркун.

Он не участник альковных интриг светских дам, он не пишет им изящные письма, не щебечет и не заливается дворцовым соловьем, он груб и непристоен порой.

В нем нечастые мифологические имена, но в нем вся разномасть словаря и синтаксиса люда простецкого.

Он само неистовство, весь радость и героизм, он ликует по случаю русских побед, как ветхозаветный Исайя, он весь плотское наслаждение с отсутствием меры, как Соломон в «Песни песней», он как Иеремия, обличает и проклинает пороки самодержавия.