Сара Дюнан - Рождение Венеры

Потом, откинувшись на подушки, я увидела в дверях Танчу с круглыми от ужаса глазами. Когда мать принялась отрывисто объяснять девчонке, что нужно делать, я вдруг ощутила внезапную злость, оказавшуюся даже сильнее страха, и неожиданно для самой себя принялась вопить и ругаться, словно в меня бес вселился. Обе они замолкли и уставились на меня. Наверное, Танча снова бросилась бы наутек, но мать успела захлопнуть дверь перед ней и закрыть на задвижку.

– Тебе хочется тужиться? Да, хочется?

– He знаю. Не знаю! – завопила я. – Что сейчас будет? Что мне делать?

Меня охватил ужас, но тут мать удивила меня, неожиданно улыбнувшись:

– Делай то же самое, что делала, когда зачинала ребенка. Повинуйся своему телу. Бог и природа сделают все остальное.

И вдруг все действительно переменилось. Из моей муки внезапно выросло непреодолимое желание тужиться, выталкивать из себя ребенка. Я попыталась подняться, но мне это не удалось.

– У-у, он уже лезет, я чувствую. Мать схватила меня за руку:

– Вставай. На полу будет больнее. Иди сюда, девочка. Держи свою госпожу. Просунь руки ей под мышки. Давай. Вот так. Поддерживай ее сзади, чтобы спина была прямая. Давай, смелее, принимай на себя ее вес. Поднимай ее. Вот.

Девчонка, хоть и несмышленая, оказалась очень сильной. Я висела у нее на руках, дрожа всем телом. Мои юбки были перекинуты мне за плечи, ноги широко расставлены под огромным животом. Мать сидела на корточках у моих ног. Теперь, когда снова пришли потуги, я принялась тужиться и тужилась до тех пор, пока не выбилась из сил, пока лицо у меня не побагровело, а глаза от напряжения не заслезились, и мне уже казалось, что я вот-вот разорвусь.

– Еще разок! Тужься! Головка уже показалась. Я ее вижу. Он вот-вот выскочит.

Но у меня не получалось. Потуги так же внезапно прекратились, и я обмякшим и дрожащим телом снова упала ей на руки; меня словно сняли с дыбы: руки и ноги дрожали от боли и страха. Я чувствовала, как по лицу бегут слезы, из носа течет; я бы разрыдалась, если бы не боялась, что на это уйдут последние силы. Но времени передохнуть не было: вот уже оно пришло снова, это жуткое желание изгнать, вытолкнуть, выпихнуть из себя ребенка. Но только у меня никак это не получалось. С каждой потугой я чувствовала, что сейчас лопну. Что-то было не так с ребенком: наверное, голова у него чудовищно деформирована и так велика, что ей никогда не выйти наружу. Это – кара за грех его зачатия: так мы и останемся навсегда, это дитя и я, и оно будет вечно терзать меня, стремясь вырваться из моего тела.

– Не могу… Не могу. – Я услышала в своем голосе панику. – Я слишком мала для него. Это Бог наказывает меня за грехи.

Голос матери звучал так же твердо, как все семнадцать лет моей жизни, он уговаривал, увещевал:

– Ты что думаешь, у Бога есть время заниматься твоими грехами? Да в эти самые минуты Савонаролу пытают за ересь и измену. Его вопли разносятся по всей площади. Что по сравнению с его виной – твоя? Сохраняй силы для ребенка, дыши. Вот, опять. Теперь тужься, тужься изо всех сил. Давай!

Я снова стала тужиться.

– Еще, еще, давай! Вот же он. Он почти уже вылез!

И я почувствовала, что все у меня внутри растягивается до предела, но так ничего и не вышло.

– Не могу, – простонала я, задыхаясь. – Мне страшно. Мне так страшно.

На этот раз матушка не стала кричать на меня, а опустилась на колени рядом со мной, обхватила ладонями мое лицо и отерла с него пот и слезы. Но если руки ее были нежными, то в голосе звучал металл:

– Послушай меня, Алессаидра. Ты наделена сильнейшим духом, какой я только видела у девушки, и не для того ты так далеко зашла, чтобы умереть на полу спальни. Потужься еще один раз. Один раз – и он выйдет. Я тебе помогу. Просто слушай меня и делай все, как я велю. Появилась новая потуга? Да? Тогда набирай побольше воздуха. Полную грудь! Вот, хорошо. Теперь задержи дыхание. А теперь тужься, тужься. Не переставай. Тужься. Еще. ТУЖЬСЯ.

– А-А-А-А-А! – Мой голос, казалось, заполнил всю комнату, но тут я словно услышала еще один звук, как будто мое тело лопнуло, выпуская головку наружу.

– Да! Да!

Мне и не нужно было об этом рассказывать. Она вышла. Я ощутила этот огромный, быстрый, скользкий напор – а вслед за ним такое чувство облегчения, какого я никогда в жизни не испытывала.

– Вот, он уже здесь. Он вышел. Ах, погляди, погляди на него!

Мы с Танчей рухнули на пол, и я увидела у своих ног крошечного блестящего уродца, сморщенного, скрюченного, перепачканного калом, кровью и слизью.