Юрий Давыдов - Вечера в Колмове. Из записок Усольцева. И перед взором твоим...

Покой, куда меня сейчас привели под стражей и где прежде я появлялся запросто, озаряли свечи; дело, говорю, происходило поздним вечером, ближе к полуночи. Я увидел за столом Н.И.Ашинова и капитана Нестерова; Шавкуц Джайранов стоял у окна: как обычно, он в присутствии атамана не садился.

Ашинов был, что называется, застегнут на все пуговицы; никогда я не видел его столь официально замкнутым. Я пожелал говорить с глазу на глаз. Ашинов, задавая тон, не возразил, а отчитал меня: у него, атамана, нет секретов от Нестерова и Джайранова, как и вообще от тех, кто всецело предан нашей колонии. То был даже и не намек, а прямое заявление: есть, мол, и такие, которые не преданы. Мне удалось сохранить равновесие; мною овладело спокойствие холодного бешенства.

Казалось бы, Ашинову следовало первым делом поинтересоваться, удалась ли поездка в Обок. Он, однако, молчал; я понял его молчание как вызов и высказался именно так, как задумал в Обоке. Насильственная метода, заключил я, погубила начала альтруизма, что всегда и везде приводило к разложению и гниению; естественный ход вещей непоправимо нарушен; наконец, мастеровые, участвуя в ашиновских сатурналиях, сильно уронили себя в глазах вольных казаков, отныне мужик возненавидел мастерового, а здесь-то и конец единству, солидарности, без которых… Впрочем, сказал я, вдруг чувствуя, как закипает кровь, впрочем, господин атаман, очевидно, вовсе не озабочен единством, ибо принцип, старый как мир принцип «разделяй и властвуй»…

До сих слов Ашинов невозмутимо расхаживал, будто внимательно вслушиваясь в то, что я говорю, но тут он вдруг резко остановился, и я не то чтобы заметил, а скорее почувствовал, как он страшно напрягся и как это напряжение мгновенно передалось Джайранову. В ту минуту мне стало по-настоящему жутко. Ашинов медленно раскурил сигару и медленно произнес:

– Шавкуц, не расскажешь ли нам, Шавкуц, как этот господин тайно встречался с врагом вольных казаков?

Я опешил. Шавкуц переступил с ноги на ногу.

– Чистую правду, господин атаман.

И рассказал правду, что хуже всякой лжи. Он рассказал, как ко мне, когда пароход стоял у Константинополя, приходил доктор Кантемир и как этот враг вольных казаков поносил господина атамана, называя его «дурными словами».

– Не так ли, доктор Усольцев? – справился Нестеров. Он, кажется, даже порозовел, старательно изображая «оскорбленность в лучших чувствах».

Я, разумеется, подтвердил, но едва раскрыл рот, чтобы объяснить, почему мы с Федоровским решили ничего не сообщать Ашинову, как Нестеров меня оборвал:

– Причины нас не интересуют, нас интересуют факты. Итак, вы, доктор Усольцев, не только встретились с врагом нашего святого дела, не только не отвергли его грязную клевету, но и постарались скрыть эту встречу. И конечно, – он повысил голос, – и конечно, не случись там господина Джайранова, скрыли бы. Так или не так? Отвечайте без долгих слов, к коим вы весьма наклонны.

– Но послушайте, господа, ведь это же нелепость!

– Отвечайте, дело чрезвычайное, отвечайте.

– Я отвечаю, капитан. Не извольте перебивать!

– Пусть отвечает, – будто б равнодушно вставил Ашинов.

– Чудовищная нелепость, господа! Сами посудите: ну какой олух будет секретничать в присутствии третьего? Ведь он-то был в каюте! – Я кивнул на Джайранова.

– Согласен, – усмехнулся Нестеров. – Однако вы полагали, что господин Джайранов спит. Вы и беседовали-то вполголоса.

– Еле-еле, – поддакнул Джайранов.

– Да, полагал и потому был негромок, – согласился я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Но это вовсе ничего не значит.

– «Ничего не значит», – повторил Ашинов и коротко рассмеялся.

– Допустим, – докторально продолжал Нестеров, – вы не желали огорчать господина атамана грязными клеветами, поверим вам на минуту. Но отчего же, скажите, никогда, ни разу во все наше новомосковское время не удосужились рассказать господину атаману об этом происшествии?

– Да потому что, черт возьми, не придавал ему ровным счетом никакого значения. Никакого! Да, наконец, и позабыл попросту!

– «Позабыл попросту», – опять повторил Ашинов и опять коротко рассмеялся.

Нестеров припечатал ладонь к столу и, вскинув голову, изрек сентенциозно:

– Никаких сомнений. Перехожу к следующему. Скажите, доктор Усольцев, как было условлено относительно вашего возвращения из Обока?

– Не понимаю…

– Чего ж не понимать? Кажется, яснее ясного. Как было условлено?..