Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

Добрыня задышал ровнее. Открыл осмысленные глаза и, узнав Илию, посилился улыбнуться.

– Илюшень… – прошептал он. – Просе…

Голова его откинулась, рот полуоткрылся и глаза потускнели.

Инок Илия своей огромной клешневатой десницей закрыл другу глаза и, возжегши свечи, прочитал отходную молитву.

Затворивши дверь в покой с умершим, он с большим трудом отыскал испуганных погромом верных Добрыне челядинов и велел вынести ночью тело старого воеводы и дядьки княжеского из терема, доставить в Печорский монастырь. Челядины рады были, во всеобщем нестроении, получить хоть какое-нибудь четкое распоряжение.

– Что творится! Что делается! – ахал старый дружинник, что был у Добрыни слугою. – Киев-град как с ума сошел! Ну вот, погодите – придет Борис, сядет князем, он вам глумление над Владимиром умершим попомнит! Ох, попомнит.

«Не придет Борис!» – не сказал, но подумал Илия.

Когда он вышел из терема, на двор, едва не выламывая ворота, ввалилась пьяная орущая толпа, несшая на руках освобожденного из темницы Святополка. Кривились пьяные рты – вопили славу новому князю. Святополк, в расхристанной рубахе, без шапки, с развалившимися, как вороньи крылья, прямыми, иссиня-черными волосами, был бледен; неистовым огнем ненависти горели глаза его. Как безумный, водил он взором по двору княжескому, на который вступал, неожиданно для себя, властителем. Он увидел монаха, стоящего у теремного крыльца, но не узнал в нем Илью-воеводу – соратника ненавистного отца своего, Владимира. Да и трудно в пьяном хаосе, в воплях и толкотне дикой, бессмысленной толпы что-то сообразить или вспомнить. Святополка внесли в тронный теремный зал и усадили на высокий стол киевских князей.

Святополк приказал выкатить бочки с медом народу киевскому и поить всех допьяна! Ибо сие в поминание князю Владимиру и в радость от восшествия на стол киевский князя законного – старшего сына, Святополка.

Тут же призвал он из Турова своих единомышленников, что по погребам от гнева Владимира прятались. Раздал все недавно отчеканенные Владимиром первые киевские монеты серебряные, назначил кого – воеводою, кого – боярином думным.

Под утро же, радуясь, что пьяные горожане не запалили Киев, велел кое-как собранной княжеской дружине разогнать пьяниц, не жалеючи и не милуя никого. Рубить всех, кого с оружием в руках увидят, и топить в Днепре, чтобы смуту унять. Что было исполнено с готовностью. Погромы утишились, и горожанин киевский вздохнул с облегчением:

– Слава богу, пришла в Киев законная власть!

Поутру поскакали из Киева гонцы в Польшу к шурину Святополка Болеславу I, и в поле Дикое – к печенегам, с одинаковой просьбой: «Немедля, на любых условиях, прислать в Киев свои рати!»

Потому что дружина княжеская разбежалась, а малая часть ее, оставшаяся при Святополке, слаба и ненадежна. Главное же войско – в походе с Борисом.

Византийских же послов приказано гнать в три шеи… Да и венгерских, и чешских, и всех, кого привечал и с кем вел переговоры Владимир. Киев под княжеской рукою Святополка повернул всю политику державы прямо в противоположную сторону. Особливый гонец послан в Рим, к папе, не только с сообщением, что умер ксендз Рейнборн, но и с просьбой немедленно прислать послов из Рима и священников папских для вразумления народов державы Киевской.

В Киев двинулись польские и немецкие рыцари, заскрипели телеги с монахами Священной Римской империи… Застонала земля от копыт коней печенежских, что шли в Киев как в город завоеванный. Не зря стягивал войска Святополк – пуще смерти боялся он возвращения из похода рати княжича Бориса. Самой сильной рати в Киевской державе.

Горожане же на торжищах и в церквах толковали:

– А зачем нам Борис? У нас князь есть! Законный! Старший сын Владимира! Этот небось глупства, отцом его чинимые, повторять не станет. Хороший князь. Добрый!

– Да он поляков наведет! – звучали редкие голоса.

– Да что он, вовсе, что ли, глупой? На что нам поляки? Мы и сами с усами!

В то, что князь приведет поляков и печенегов – врагов Киева, никто не верил. Как не верили в это и воеводы, служившие под началом кроткого Бориса, когда получили сообщение, что Владимир-князь преставился, а на престол взошел посаженный народом киевским Святополк.

В Берестовском тереме, где умер Владимир, по обычаю разобрали полы и труп, завернув в ковер, спустили на сани, чтобы смерть не нашла обратной дороги в посещенный ею дом. Но смерть поселилась не вовне дома княжеского, а в сердце Святополка!