Георг Эберс - Иисус Навин

Еще раз оглянулся Иисус Навин на пройденное им пространство и мог сказать себе, что под его предводительством несчастные подневольные работники в короткое время превратились в храбрых бойцов. На поле битвы они были послушны уже по собственному побуждению и научились высоко носить голову после победы. И с каждым новым успехом должны были улучшаться их качества. Уже сегодня ему казалось не только желательным, но вполне возможным, предводительствуя ими, завоевать отечество, которое они полюбили бы и где среди свободы и благосостояния они могли бы сделаться дельными людьми, какими он желал их видеть.

Среди ужасов поля битвы, в безлунную ночь, в его сердце вливалась радость, светлая, как день. С тихим восклицанием: «Бог и мой народ!» и с благодарным взглядом вверх, в звездную высоту, оставил он усеянную трупами долину смерти как триумфатор, идущий по пальмовым ветвям и цветам, которыми благодарный народ усыпал путь для его торжественного шествия после победы.

В лагере царило оживленное движение.

Перед шатрами горели костры, окруженные веселыми группами людей, и несколько голов скота было забито: здесь — для благодарственного жертвоприношения, там — для торжественного ночного пиршества.

Везде, где появлялся Иисус Навин, его принимали с радостными восклицаниями, но отца он здесь не нашел: Нун принял приглашение Гура, и у его палатки сын наконец обнял старца, сиявшего счастьем.

Мариам и ее муж тоже оказали ему прием, который обрадовал его: Гур с прямодушною сердечностью протянул ему руку, а пророчица почтительно поклонилась, и ее глаза выражали радостную благодарность.

Гур знаком пригласил его сесть возле себя, приказал рабу, только что убившему теленка, разрубить его на два куска, указал на них со словами:

— Ты оказал великую услугу народу и мне, сын Нуна, и моя жизнь слишком коротка для благодарности, которою ты обязал меня и мою жену. Если ты можешь забыть горькие слова, которые расстроили в Дофке мир между нами — а ты говоришь, что ты забыл их, — то будем впредь друг с другом в братском союзе, будем разделять один с другим радость и горе, беды и опасности. Должность главного военного вождя отныне принадлежит тебе одному и никому другому, и этому радуется весь народ, а более всех это радует меня и мою жену. Итак, если ты разделяешь мое желание заключить со мною дружеский союз, то, по обычаю отцов, перейдем через две половины этого убитого животного.

Иисус Навин охотно принял приглашение; Мариам первая с жаром поддержала громкое одобрительное восклицание старого Нуна, потому что это она внушила мужу, перед которым смирилась и любовь которого она обрела снова, мысль предложить Иисусу Навину заключенный ими теперь союз.

Все это было нетрудно ей сделать, потому что оба обещания, которые она дала себе после того, как сын Нуна спас ее от врага, уже готовы были исполниться, и она чувствовала, что в добрый час они были даны ею.

Новое для нее приятное чувство сознавать себя женщиной, как всякая другая, сообщило всему ее существу кротость, ей до сих пор чуждую, и эта кротость приобрела для нее любовь мужа, всю цену которому она узнала в то горькое время, когда его сердце было закрыто для нее.

В тот самый час, когда Гур и Иисус Навин заключили между собой союз братства, соединилась и другая чета людей, разлученных друг с другом священными обязанностями. Пока друзья пировали перед палаткой Гура, явились три человека из народа, желавшие говорить с Нуном, своим господином. Это были: старая вольноотпущенница, овдовевшая после исхода евреев в Танисе, ее внучка Хогла и Ассер, жених, с которым девушка разлучилась, чтобы заботиться о своих стариках.

Ее дед Элиав вскоре умер, и затем бабушка и внучка с невообразимыми трудностями отправились вслед за еврейским народом.

Нун принял этих верных людей с радостью и отдал Хоглу в жены Ассеру.

Таким образом, этот кровавый день принес счастье многим, однако же ему было суждено окончиться неурядицей.

Пока горели костры, в лагере было шумно, и во все время странствования не проходило ни одного вечера без какой-нибудь ссоры или кровавой рукопашной схватки. Часто наносились раны и смертельные удары, когда оскорбленный прибегал к мести врагу, когда бесчестный покушался на чужую собственность или отрицал обязательства, которые поклялся исполнить.

В подобных случаях было трудно водворить спокойствие и привлечь преступника к ответу, потому что непокорные отказывались признавать судьей кого бы то ни было. Кто чувствовал себя обиженным, тот сговаривался с другими и старался добиться удовлетворения посредством грубой силы.