Николай Задорнов - Гонконг

На другой день с лейтенантом получено краткое письмо адмирала Стирлинга и список пленных: офицеров, младших офицеров, тех, что у русских по-немецки называются «унтер-офицер», и всех матросов.

– Кто командует их отрядом? – спросил сэр Джон офицера, доставившего бумаги.

Чиновник, принявший присланные бумаги, стал листать списки.

– Командир всего отряда старший офицер погибшего фрегата «Диана» лейтенант Пушкин, ваше превосходительство, находится на корабле «Винчестер», – ответил лейтенант.

Во время визита Джордин говорил, не упоминая фамилий, что их командир образованный человек и поэт, но больше интереса выказывал Гошкевичу.

Светлое лицо сэра Джона приняло выражение еще большего достоинства.

– Его имя при крещении?

– Александр, сэр, – поспешил с ответом чиновник, смотревший в бумагу.

В открытых глазах губернатора мелькнула тень готовности принять на себя еще одну заботу.

– У них есть еще одно имя – по отцу. Собственное имя, полученное при крещении, и имя по отцу упоминаются при сложном вежливом обращении в обществе.

Оно также, видимо, упоминается в официальных документах офицера. Посмотрите, упомянуто ли в списках?

– Я вижу, понял, сэр.

– Это второе имя по отцу похоже на польскую фамилию. Если отец Петр, то сын – Петрович. Это почти то же, что Мицкевич, Адамович. Второе имя по отцу отвечает на вопрос «чей?». По-русски «отчество».

– Сергеевич, ваше превосходительство, – сказал чиновник.

На миг лицо губернатора выразило смятение. Впрочем, того, о чем он подумал, не могло быть.

– Сколько же ему лет?

– В документе не сказано. На «Винчестере» я видел этого офицера, – сказал лейтенант. – Я уверен, что ему не менее пятидесяти пяти лет.

В пятьдесят пять лет лейтенант? В нашем флоте бывают пятидесятилетние лейтенанты на старых линейных кораблях, у старых полоумных адмиралов, где служат облысевшие матросы в очках.

– Говорят, что до войны он занимался литературой. Это его профессия, – продолжал молодой лейтенант. – Он якобы написал на древнем языке поэму о царе Георге.

– Он поэт?

– Да, сэр. Я знаю. Сказали офицеры «Винчестера» и также офицеры «Монарха», что заслужил их расположение. С большим уважением они относились к Пушкину. По-английски он не говорит.

– Вы ошибаетесь, у него поэма не о короле Георге, а о Петре Великом, – несколько смущенно сказал губернатор.

– Может быть, ваше превосходительство. Мне было сказано о Георге.

«Так вот почему моя дочь Энн настойчиво уверяла меня в величии Пушкина! Невероятно! Пушкин здесь, в Гонконге, он командир экипажа, взятого в плен! Однако как деликатна моя Энн! Да, были сведения, что Путятин составил свое посольство из весьма образованных офицеров. Я никогда не слышал, чтобы Пушкин служил во флоте. А-а! Кажется... Впрочем... Ведь он был смолоду дипломатический чиновник по министерству Нессельроде. Мне помнится сообщение, что он убит...»

Боуринг поблагодарил офицера и после его ухода ненадолго задержал чиновника. Оставшись один, просмотрел списки пленных и отложил в сторону. Опустил руки и задумался, согнувшись в кресле и опираясь локтями на колени.

«Неужели еще один промах? Еще пробел, неточность в наших сведениях? До сих пор у нас считали, что Пушкин погиб двадцать лет назад. Уж кто-кто, а я, писатель, должен, казалось бы, знать! Всеобщее мнение – русские пылки и человечны, деспотия кормит их нелепыми выдумками и они горячо верят! От их имени баснями наводняют Европу.

Вот каков Пушкин! Пошел в Японию! Попал в плен! Пушкин в плену у англичан. Это Стирлинг, все он! Как неудобно. Пушкин в Гонконге, а я его не переводил. Правда, он не нравился мне. За восхваление побед! Я этого не люблю! Он совершенно не понимал, куда следует направить свое развитие, устремить гениальность к какой цели. Он делал все не то, что Запад ждал от него, Я был так уверен в своей правоте, что решил дать ему понять все это и демонстративно отвернулся и обратился к Мицкевичу и Петефи.

В Петербурге всегда стряпают ложные сведения. «Утки», как их там называют. Эти утки летают по всему свету! Сообщение о смерти Пушкина могло быть рассчитанным обманом. Не раз оттуда получались фальсифицированные сообщения.

Но неужели за эти годы, когда я занимался Африкой, Индией и Азией, Пушкин стал известным поэтом и борцом за свободу? Переменил убеждения! И приехал из Японии в Гонконг. Совсем плохо. Это уж я попадаю в плен, а не он ко мне. Неудобно и неприлично, однако не будет обнаружено никогда. Можно допустить его, я охотно встречусь. Нельзя не смотреть ему в глаза. Но какой обман. Всегда у них обман!