Александр Дюма-сын - Дама с камелиями

— Ну!… — сказала она с улыбкой молодой матери, выслушивающей глупый лепет своего ребенка.

— С того момента, как я вас увидел, не знаю почему и зачем, но вы заняли место в моей жизни. Я изгонял ваш образ из своей памяти, но он снова и снова возвращался ко мне. Сегодня, когда я снова встретил вас после двух лет разлуки, я почувствовал к вам еще большее влечение, и, наконец, теперь, когда вы меня приняли, когда я с вами познакомился, когда я узнал вашу странную натуру, вы стали мне необходимы, и я сойду с ума не только если вы меня не полюбите, но и в том случае, если вы мне не позволите вас любить.

— Несчастный, я вам повторю то, что говорила мадам Д. Значит, вы очень богаты! Вы, должно быть, не знаете, что я трачу шесть-семь тысяч франков в месяц и иначе не могу существовать, вы не знаете, должно быть, мой бедный друг, что я вас очень скоро разорю, ваша семья возьмет вас под опеку, чтобы не дать вам жить с такой особой, как я. Любите меня как друга, но не иначе. Приходите ко мне, мы будем смеяться, болтать, но не переоценивайте меня, право же, мне грош цена. У вас доброе сердце, у вас есть потребность любить, вы слишком молоды и слишком чувствительны, чтобы жить в нашем кругу. Возьмите замужнюю женщину. Вы видите, я не злой человек и говорю с вами вполне откровенно.

— Какого черта вы здесь пропали? — закричала Прюданс, которая незаметно вошла и стояла на пороге комнаты с растрепанной прической и в расстегнутом платье, что было, наверно, делом рук Гастона.

— Мы обсуждаем важное дело, — сказала Маргарита, — оставьте нас в покое, мы скоро вернемся.

— Хорошо, хорошо, разговаривайте, милые детки, — сказала Прюданс, закрывая за собой дверь и как бы подчеркивая этим значительность того, что она сказала.

— Итак, решено, — продолжала Маргарита, когда мы остались одни, — вы меня разлюбите.

— Я уеду.

— Неужели дело зашло так далеко?

Но мне было поздно отступать, к тому же эта женщина действовала на меня так, как никто до сих пор. Смесь веселости и печали, стыдливости и распутства, болезнь, которая должна была в ней развивать восприимчивость к впечатлениям и нервную возбудимость, — все мне говорило, что если я с первого раза не одержу верх над этой переменчивой и легкомысленной натурой, она будет потеряна для меня навсегда.

— Так, значит, вы говорили серьезно? — продолжала она.

— Вполне серьезно.

— Но почему вы раньше мне этого не говорили?

— Когда я мог вам сказать?

— На следующий день после того, как вы были мне представлены в Опере.

— Вы бы меня очень плохо приняли, если бы я пришел к вам.

— Почему?

— Потому, что я глупо вел себя накануне.

— Да, это верно. Но ведь вы меня уже и тогда любили?

— Да.

— Но это вам не помешало пойти домой и проспать всю ночь после спектакля. Знаем мы такую любовь.

— Ну, так вы ошибаетесь. Знаете, что я делал в тот вечер?

— Нет.

— Я ждал вас у дверей кафе. Я следил за экипажем, в котором вы ехали с друзьями, и, когда увидел, что вы одна вышли из экипажа и поднялись к себе, был совершенно счастлив.

Маргарита начала смеяться.

— Чему вы смеетесь?

— Ничему.

— Умоляю вас, скажите, иначе я подумаю, что вы опять насмехаетесь надо мной.

— Вы не рассердитесь?

— Какое я имею право сердиться?

— Ну, так знайте, была основательная причина, почему я поднялась к себе одна.

— Какая?

— Меня ждали здесь.

Если бы она ударила меня ножом, мне не было бы больнее. Я встал и протянул руку:

— Прощайте.

— Я прекрасно знала, что вы рассердитесь, — сказала она. — Мужчины непременно хотят знать то, что им может причинить боль.

— Уверяю вас, — возразил я холодным тоном, как бы желая доказать, что я навсегда исцелился от своей страсти, — уверяю вас, что я не сержусь. Вполне естественно, что я ухожу — ведь уже три часа ночи.

— Может быть, вас тоже кто-нибудь ждет дома?

— Нет, но мне пора.

— В таком случае прощайте.

— Вы меня прогоняете?

— Нисколько!

— Зачем вы меня огорчаете?

— Чем я вас огорчила?

— Вы мне сказали, что кто-то вас ждал.

— Я не могла не засмеяться при мысли, что вы были так счастливы тем, что я вернулась одна.

— Мы часто радуемся какому-нибудь пустяку, и жестоко разрушать эту радость.

— Но за кого вы меня принимаете? Я не целомудренная девушка и не герцогиня. Я знаю вас только один день и не обязана вам отчитываться в своих поступках. Допустим, что я буду когда-нибудь вашей любовницей, но тогда вам необходимо знать, что до вас у меня были другие любовники. Если вы мне устраиваете уже теперь сцены ревности, то что же будет после, если вообще это «после» настанет. Я первый раз вижу такого человека, как вы.