Александр Чаковский - Победа. Том первый

Очевидно, поэтому Черчилль еще в самом начале Конференции оговорил право ее участников выдвигать в ходе заседаний любые вопросы, даже если они и не предусматривались повесткой дня,

Сталин не возражал. Он отлично понимал, что, используя это право, Черчилль и Трумэн смогут саботировать обсуждение вопросов, жизненно важных для Советского Союза. Но если его партнеры попытаются использовать это право исключительно в своих интересах, то и он, Сталин, сможет выдвинуть такие вопросы, которые выгодны его стране.

…Заявление об отходе советских войск в Австрии Сталин сделал, явно желая подчеркнуть, что, в отличие от Соединенных Штатов и Англии, войска которых надолго задержались в советских зонах оккупации Германии, Красная Армия точно выполняет все принятые на себя обязательства.

Докладывать от имени министров сегодня предстояло Идену.

Как всегда, корректно, следуя традиционному английскому правилу избегать острых и категорических формулировок, Идеи сообщил, что министры предлагают рассмотреть на сегодняшнем заседании Конференции группу вопросов, связанных с выполнением Ялтинской декларации об освобожденной Европе.

— В этой связи, — продолжал Идеи, — министры рассмотрели американский меморандум, представленный двадцать первого июля…

Сталин слушал Идена внешне безучастно. Он, конечно, хорошо помнил американский меморандум, оглашенный Трумэном на одном из предыдущих заседаний. Смысл меморандума был ясен: поручить Соединенным Штатам и Англии руководство выборами в европейских странах, создать там особые, привилегированные условия американским и английским журналистам. Сталин тогда же заявил, что принятие такого документа было бы оскорбительно для тех европейских стран, к которым он относится.

Теперь Иден доложил, что по этому вопросу министрам так и не удалось договориться. Представители Соединенных Штатов и Великобритании были «за», советские представитель — «против». Что же касается условий работы журналистов, то для обсуждения этого вопроса министры решили создать подкомиссию из представителей всех делегаций.

Трумэн слушал Идена тоже без всякого интереса. Когда было решено передать министрам меморандум, тщательно отшлифованный на «Аугусте», президент заранее знал, что Молотов заблокирует американские предложения так же, как это сделал Сталин. Но тогда Трумэн надеялся, что успех в Аламогордо резко изменит соотношение сил и он сможет разговаривать со Сталиным языком ультиматумов.

Эта надежда, увы, не оправдалась. Ответ начальников штабов не оставил на сей счет никаких сомнений…

Казалось, только один Черчилль слушал своего министра с интересом и время от времени удовлетворенно кивал, как бы подтверждая его слова.

— Второй вопрос, который предлагается обсудить, — продолжал свой доклад Идеи, — это экономические принципы существования будущей Германии.

Быстро перечислив формулировки, с которыми согласились все три министра, он предложил главный пункт — о репарациях — перенести на завтрашнее заседание.

Сталину чисто по-человечески хотелось избежать какой-либо схватки с Иденом. Он знал, что один из сыновей английского министра пропал без вести во время боевых действий в Бирме. Кроме того, Молотов сказал Сталину, что Иден чувствует себя плохо — он страдает язвой желудка, его мучают боли. Впрочем, о том, что английский министр нездоров, можно было понять и по его осунувшемуся лицу…

Сталину не хотелось, чтобы Идеи в качестве докладчика получил с советской стороны удары, предназначенные, в сущности, не ему, а Черчиллю.

Но пока что никакой схватки не предвиделось. Более того, Сталин отметил про себя, что некоторый прогресс уже налицо: одна из единодушно одобренных министрами формулировок гласила, что производственные мощности, не нужные для тех видов промышленности, которые не возбраняется развивать мирной Германии, должны быть изъяты у нее в порядке репараций или уничтожены.

После того как Иден закончил свой доклад и главы «легаций обменялись мнениями, в повестке дня осталось пять вопросов. Некоторые из них касались Турции, Ирана бывших „подмандатных территорий“.

Но самым важным по-прежнему был вопрос о западной границе Польши. По нему предлагалось возобновить дискуссию, так и не законченную вчера.

Казалось, что поезд Конференции, только что отправившийся с промежуточной станции и успешно преодолевший некоторые второстепенные участки пути, выбрался на основную магистраль лишь для того, чтобы снова остановиться перед опущенным семафором. До «Терминала» — «Конечной остановки» — было очень, очень далеко.