Фрэнк Йерби - Сатанинский смех

В конце концов Флоретта поймала его, когда он шел по Елисейским полям вместе с Элеонорой Дюпле, дочерью богача Дюпле, их сопровождал гигант-датчанин Броунт.

– Гражданин Робеспьер, – обратилась она, схватив его за рукав, – вы должны спасти моего мужа!

– А кто ваш муж? – сухо спросил Робеспьер.

– Жан Поль Марен, – выпалила Флоретта. – Он никогда не причинял вам вреда…

– Марен! – заорал Робеспьер, у него оказался пронзительный женский голос. – Гражданка, ваш муж был одним из самых упорных моих врагов! Спасать его! Дантониста, предателя! Почему я должен спасать его?

Однако жалостливая Элеонора, прижавшись к его плечу, шепнула:

– Макс, неужели ты не видишь, что она слепая и беременная?

– Ну и что? – взвизгнул Робеспьер. – Я не виноват ни в том, ни в другом! Пошли, Элеонора…

Он зашагал прочь. Но Флоретта, вся дрожа, успела произнести:

– Не забывайте, гражданин, что был однажды человек, которого звали Марат, и женщина по имени Шарлотта Корде!

Максимилиан Робеспьер обернулся, задумчиво глядя на нее сквозь толстые стекла очков. Он открыл рот, чтобы ответить ей, но ни один звук не вырвался из его горла. И если бы Флоретта Марен не была слепой, она могла бы увидеть, что лицо у него стало белым, как у покойника.

Что-то происходило. Жан Поль знал это. Всю ночь девятого термидора с улицы доносился топот проходивших взад-вперед толп. С крыш домов люди махали заключенным фонарями, освещая ими свои лица, чтобы арестованные могли видеть улыбки.

Из камеры в камеру передавался слух, бородатые лица прижимались к решеткам и шептали:

– Говорят, Робеспьер арестован! Его наконец схватили! – Слова тонули в бурных криках восторга. Но ликование длилось недолго. Около полуночи у ворот Консьержери появился человек, кричавший:

– Все пропало! Он на свободе? Робеспьер на свободе, и они готовят новую резню арестованных!

Жан Поль встал со своего соломенного матраса. Вена у него на виске набухла и пульсировала. Он наклонился и начал массировать занемевшие руки и ноги, думая:

“Когда за все последнее время ты, Жан Марен, вел себя как мужчина? Николь умерла как героиня, а ты пошел с ними – как овца на убой! Неужели они так сломали тебя, что ты без борьбы принимаешь смерть из рук трусов?”

Он выпрямился, и глухой смех сорвался с его уст. Один из заключенных, услышав этот смех, похолодел.

При Вальми я вел себя как мужчина, при Жемаппе это можно повторить с еще большей уверенностью. Десятки раз я противостоял толпе, но утратил силу духа, устал и начал смиряться со слишком многим. Но у последней черты никакие прошлые мерки не возвышают дух человека лучше, чем простой факт отказа от того, чего он не принимает… Итак, вы, подонки! Моя голова украсит ваши пики, но клянусь, это будет вам стоить дорого!

Он стал продвигаться к железной перегородке, отгораживающей общую камеру от коридора.

– Стража! – позвал он, и голос его был громоподобен.

Прибежал разъяренный стражник.

– Ближе, – улыбнулся Жан. – У меня есть для тебя ценная информация!

– Какая еще информация? – подозрительно спросил стражник.

– Они задумали разрушить тюрьму, – прошептал Жан. – Я рассказываю это, чтобы заработать себе хоть какое-то снисхождение. Подойди поближе, они убьют меня, если услышат!

Стражник подошел слишком близко. Большие руки Жана сомкнулись на его горле, пока лицо стражника не начало синеть.

– Ключи! – засмеялся Жан. – Или, клянусь Верховным Существом Макса Робеспьера, ты умрешь!

У стражника не было никакого желания разыгрывать из себя героя. Он передал Жану ключи. Жан, продолжая держать его левой рукой за горло – этого было достаточно, чтобы задушить его, – отпер дверь. Затем, по-прежнему сжимая ему горло левой рукой, он ударил его по лицу правой с такой силой, которая свалила бы и быка. Когда он отпустил его, стражник без звука свалился на каменный пол.

Жан нагнулся и поднял его. Безоружный, он нуждался в живом стражнике, чтобы убедить других стражников не стрелять и выпустить его. Потом он обернулся к другим обитателям камеры:

– Кто со мной? Кто хочет вырваться отсюда?

Они забились по углам и с ужасом глазели на него.

Жан посмотрел на них, потом разразился своим насмешливым беспощадным хохотом.

– Тогда, – прогремел он, – подыхайте здесь, как местные крысы.

Он пошел к воротам, неся в руках стражника. Из маленькой сторожки у главных ворот выскочил надзиратель с криком:

– Что с ним, он заболел?