Юлиус Мадер - Тайна Хантсвилла

Часы пробили полночь. Магнус решил, что наступило время изложить свою просьбу полковнику Беккеру, пока тот еще более или менее трезв. Речь шла о протекции его сыну Вернеру, который был зачислен в Высшую техническую школу в Цюрихе.

– Господин полковник, – начал Магнус фон Браун издалека, – Вернер рассказывал мне о капитане Дорнбергере, с которым он встретился на берлинском ракетодроме. Каковы, по вашему мнению шансы ракетной лихорадки? Мой сын слышал будто ваше ведомство интересуется этими проблемами.

– Господа, – я уверен, что вы умеете хранить секреты, – ответил полковник Беккер, тщательно протирая свой монокль замшей. – Честно говоря, возлагаем большие надежды на ракеты. Что касается капитана Дорнбергера, то я сам выискал его среди окончивших Шарлоттенбургскую высшую техническую школу в 1930 году. Уверен, что это энергичный и неглупый молодой человек. А Дорнбергер прямо-таки влюблен в вашего Вернера. Я давно бы затронул эту тему, но не хотел предвосхищать родительских соображений насчет выбора профессии. В одном могу вас заверить, господин барон, в нашем управлении вооружений перед Вернером открылась бы блестящая карьера, особенно если учесть тенденцию политического развития, которую вы нам изложили. Положитесь на меня, это мой долг чести!

Сговор состоялся. Студент машиностроительного факультета Вернер фон Браун был вызван из Цюриха...

Заглянуть в архиреакционный дом, где прошло детство Вернера фон Брауна, было необходимо, ибо здесь зародилась будущая карьера «ракетного барона». В биографиях Вернера фон Брауна, прошедших его личную цензуру, нет ни слова о закулисной стороне его профессии. Для обмана общественного мнения он придумал вполне невинную, но малоубедительную версию. Мол, вдохновленный своей матерью – астрономом-любителем, он построил себе телескоп и целые ночи подряд наблюдал за – Луной и Марсом. Еще тогда его потрясло величие бесконечного пространства. По словам инженера-ракетчика Гейнца Гартмана, Вернер фон Браун так живописал охвативший его восторг покорителя космоса: «Это была цель, которой можно было посвятить свою жизнь! Не только наблюдать Луну и планеты в телескоп, но и самому прорваться во Вселенную, исследовать таинственные миры! Я понял тогда, какие чувства могли владеть Колумбом» 2.

В этой басне нет и доли правды. Безобидный примитивный телескоп занял в ней место изрыгающих смерть орудийных стволов. Вместо прусских офицеров, из винтовок, пулеметов и гаубиц стрелявших по французам, бельгийцам, англичанам, американцам, русским и даже по своим соотечественникам, появилась изящная, словно фея, матушка, любившая астрономию. Вместо опасных планов создания военных ракет появилось исследование космоса исключительно в гуманных целях.

Но гуманизм и прусско-германская мания величия с присущим ей милитаризмом – понятия несовместимые. Магнус фон Браун с типично прусским высокомерием и цинизмом говорил о людях своим сыновьям, напутствуя их в жизнь: «Люди – это добродушные бараны с инстинктом хищного зверя, готовые следовать за любым пастухом, у которого есть палка и сторожевая собака, и готовые убивать, если прикажет этот пастух» 3.

Этот баронско-каннибальский образ мыслей свидетельствует о том, что пруссачество и милитаризм – синонимы бесчеловечности. Подобно тому как хищный волк не станет безобидным вегетарианцем, так и одержимый войной Вернер фон Браун, в жилах которого течет кровь прусских баронов-милитаристов, не станет невинной овечкой.

Не прошло и двух с половиной лет после торжественного празднования дня рождения Вернера фон Брауна в Обер-Визентале, как английский репортер Сефтон Делмер, часто пишущий под псевдонимами, случайно наткнулся в берлинском районе Рейникендорф на нечто весьма странное. На заброшенном пустыре стояло несколько сараев, и было похоже, что они предназначены главным образом для того, чтобы скрыть их содержимое от непрошенных глаз. Человек в замасленном халате, возившийся с конусообразным металлическим предметом, представился любопытствующему англичанину: дипломированный инженер Небель.

– Я строю для рейхсвера суперракету, – заметил он, следя за тем, какое впечатление произвели его слова на английского журналиста.

Молодой человек, стоявший рядом с Рудольфом Небелем и буквально сгоравший от нетерпения тоже представиться, щелкнул каблуками, чуть поклонился и програссировал: