Сергей Марков - Рыжий Будда

– Спасибо, – непривычно тепло сказал офицер. – С братом князя – подождать.

– Он в колодках, – ответил, передернувшись, солдат. – Прикажете до особого?

– Да, – кивнул офицер, провожая солдата глазами. Человек в халате все время загораживал стол спиной, но с уходом солдата офицер повернулся и вновь увидел голову казненного. Показалось, что голова перевернулась сейчас сама – раньше она лежала отрубленным ухом вверх.

Полоса на лбу офицера наполнилась холодным потом. Он выходил из морщинистых берегов и падал на усы.

Офицер бросился к окну, распахнул его и сел на подоконник. Под окном крутился тусклый майский смерч, поднимавший над землей клочки шерсти и обрывки бумаги.

– Говорят, что в такой столб надо бросить нож и он покроется кровью, – пробормотал: он и подумал, что все его мысли идут по одному тягостному руслу.

– Ну и что ж? Разве все это не смерч? Смерча не бывает без крови, а?

Почему сейчас он вдруг стал думать о том, как умирал человек, голова которого лежит на столе?

– Умирают все одинаково, – бормотал офицер. – Лишь немногие молчат; казнимые всегда проклинают палачей. Интересно, что крикнул этот?

Но синие губы убитого были плотно сжаты. Житель пустыни умер молча; этому научили его гобийские пески.

Офицер обошел кругом стол и вдруг остановился на середине комнаты. Лицо его было искажено, щеки желтели, как будто они были вымазаны желчью. Он крикнул слова степной легенды:

– Он убивал всех, у кого есть кровь! Всех, у кого есть кровь! Я делаю это… я!

Он внезапно схватил голову, сунул ее в мешок и, запахивая халат, выбежал на крыльцо.

Рослый оренбургский казак держал ему стремя. Солдаты личного караула стояли у крыльца грузно, как каменные бабы. Они были обмотаны пулеметными лентами, пояса часовых лопались от тусклого груза английских гранат; желтые карабины висели на широких плечах прикладами вверх.

Здесь были рослые маньчжуры с каменными затылками, черногубые сербы из отряда Ракича, татары, киргизские наездники, не умеющие ходить пешком, кривоногие башкирские егеря, замшевые троицкие нагайбаки – люди, умеющие убивать и отличавшие кровь от кумыса только по цвету. Они охраняли человека в халате. Он, не пугавшийся смерти, искавший ее в боях, боялся стен своего жилища.

Эта потная и жилистая стена людей должна была охранять его от стрелы, ножа, пули, ищущих его худое выносливое тело.

Сейчас офицер, наклонившись над конской гривой, поднимал упавший чумбур; офицеру помогал щетинистый казак, но всадник оттолкнул его ногой.

Всадник скакал по глиняным улицам великой столицы.

Длинная толпа гудела около резных ворот Маймачена, опустевшего сейчас. Офицер взмахнул над головой камчой, и люди расступились. Он поднял глаза и увидел качавшиеся высоко вверху ноги в туфлях. Лошадь офицера храпела и шла в ворота боком.

– Борон, Борон – Вихрь! – завыла толпа, узнав всадника.

Он остановил лошадь.

На воротах висел труп китайского купца с перебитыми ногами.

– Желтый Черт смотрит в небо и не узнает его, – злорадно крикнул кто-то. – Вихрь, Буря – имена, данные нашему избавителю.

– Вихрь и Буря, – подняла толпа слова кричащего.

– Кзыл Джулбарс – Рыжий Тигр, – сказал рябой киргиз, сморкаясь.

Тот, к кому относились слова, молчал. Он внимательно рассматривал фигуру повешенного.

Туфли на ногах китайца были разного цвета: одна была красной, другая синей.

– Он сделал один шаг в собственной крови, – объяснил офицеру один из монголов. – Год назад он меня обсчитал. Его сначала резали, а потом задушили. Желтый Черт кричал на всю Ургу.

Говоривший поцеловал холодное стремя всадника и вытер пыльные губы.

Офицер тронул лошадь. Он держал мешок на луке седла.

Над дверями храмов мерцали золотые изображения священных зверей и Колеса Веры; ламы в крылатых платах, проходя мимо, гремели четками. В руках монахи держали пучки курительных свечей, похожих на черные ветви.

В узком переулке на окраине города конь офицера заржал; перед ним открылась степь. Она пылала в синем огне солончаков.

Горячий воздух дрожал над горизонтом. Казалось, что рад землей возносилась звенящая стеклянная трава, которую не могли согнуть даже беркуты, крутившиеся на небе черными дисками.

Здесь, в котловине, было степное кладбище. Скелеты людей валялись среди скудной травы, сквозь глазницы черепов прорастали стебли цветов, и мертвецы смотрели па мир красными и желтыми зрачками. Здесь ламы из Гандана брали берцовые кости для священных флейт. Сюда монголы приносили еще живых стариков, умирающих с закатом солнца. Умершие пожирались собаками, отбившимися от дома.