Олег Михайлов - Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)

К Ермолову приблизился человек в крестьянском кафтане, с окладистой светло-русой бородой и остриженными в кружок волосами. Вглядевшись в его лицо, генерал с удивлением воскликнул:

– Штабс-капитан Фигнер?

– Да, ваше превосходительство, – отвечал тот. – Я прибыл из Москвы. С французским паспортом.

От Фигнера Ермолов узнал подробности происшедшего в несчастной столице.

Когда, по выезде из Москвы, Кутузов был у Коломенской заставы, Наполеон стоял уже у Дорогомиловской. Он с нетерпением ожидал депутатов с мольбою о пощаде и городскими ключами; перед ним лежал на траве большой план Москвы. Не видя депутатов, Наполеон посылал одного за другим гонцов узнать о причине, замедлившей их прибытие. Но напрасно блуждали посланные по пустым, безлюдным улицам. Наконец Наполеон приказал государственному секретарю Дарю ехать в Москву:

– Приведите же ко мне бояр!..

Обуявшее Наполеона недоумение распространилось и на окружающих. Они стояли в молчании, ожидая развязки столь непредвиденного случая, тем более что распоряжения к торжественному вступлению в Москву были сделаны еще утром.

Наконец воротились и посланные Наполеоном офицеры, ведя с собою нескольких живших в Москве иностранцев – десятка два гувернеров, коммерсантов и одного книгопродавца.

– Кто вы? – обратился к нему Наполеон.

– Француз, поселившийся в Москве, – последовал ответ.

– Следственно, мой подданный. Где сенат?

– Выехал, – ответствовал книгопродавец.

– Губернатор?

– Выехал.

– Где народ?

– Его нет.

– Кто же здесь?

– Никого…

– Быть не может! – воскликнул Наполеон.

– Клянусь вам честью…

– Молчи! – перебил его Наполеон и тем кончил разговор.

Неожиданность поразила французов громовым ударом. Рушились победные грезы, радость обращалась в уныние, а потом и в ропот. До наступления темноты в городе сохранялась видимость порядка, но когда пала ночь, насилия сделались повсеместными. Изнуренные недостатком пищи и усталостью, неприятели врывались в дома и, утолив голод и жажду, предавались порывам необузданных страстей. Ответом было мщение.

Едва Наполеон вступил в чертоги царей русских, запылали Гостиный двор и Каретный ряд.

К вечеру разгоравшийся в разных местах огонь при поднявшемся вдруг порывистом ветре соединился в один огромный пожар. В полночь вокруг Кремля ничего не было видно, кроме извивавшегося под облаками пламени. Рассвирепевший вихрь носил во все стороны горящие головни и пламень. Огонь перебрасывался с церквей на дома и с домов на церкви. Буря и пламень рвали кресты с божьих храмов; растопленные металлы текли по улицам, точно лава. Гибли сокровища наук, запасы торговли и промышленности, памятники искусств, знаменитые библиотеки и коллекции (в числе последних, в собрании А.И.Мусина-Пушкина, сгорела копия бесценного «Слова о полку Игореве»). Горели общественные здания, древние палаты царей и патриархов, рушились жилища мирных граждан и церковные храмы. Гробы праотцев и колыбели настоящего поколения – все было пожираемо огнем; неприкосновенными остались только честь и свобода России.

Яркий свет, разливавшийся в окна дворца, неоднократно прерывал сон Наполеона. Он выходил на балкон, смотрел на огненное море, вздымаемое бушующими ветрами. Пораженный зрелищем столицы, тонущей в огне, он говорил:

– Москвы нет более! Я лишился награды, обещанной войскам!.. Русские сами зажигают… Какая решительность!.. Что за люди? Это скифы!..

Палящий жар согнал Наполеона с балкона, он не мог даже стоять у окон: стекла трещали и лопались. Головни начали падать на Кремль; несколько раз загорался Арсенал.

Гвардия стала в ружье. Вице-король Евгений и начальники гвардии Лефебр и Бессиер упрашивали Наполеона выехать из Кремля за город. Он долго не соглашался, пока ему не донесли, что все находящиеся в Кремле подвергаются неминуемой опасности сгореть заживо.

Ближайшая дорога в Петровский дворец, куда он решил перебраться, была недоступна: на Тверской с оглушающим треском обрушивались кровли, падали стены, горевшие бревна и доски; в разные стороны летели железные листы с крыш. Пламя крутилось в воздухе над головой Наполеона, пылающие бревна и раскаленные кучи кирпича преграждали ему дорогу. Он шел по огненной земле, под огненным небом, среди огненных стен. С окружавшей его охраной добрался он через огненный лабиринт до Арбатской части и Дорогомиловской ямской слободы, откуда поехал вправо, вверх по Москве-реке, и потом мимо Ваганьковского кладбища, открытым полем.