Олег Михайлов - Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)

– Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история знает много подобных примеров, – самым наивным тоном сказал он и словно задумался, подыскивая пример. – Да вот хотя бы сражение при Фридланде, которое граф хорошо помнит, было не вполне удачно, как я думаю, только оттого, что войска наши перестраивались слишком близко от противника…

Едкая ирония достигла цели: Беннигсен, главный виновник фридландского поражения, поневоле умерил пыл. Генералы кратко высказали свое мнение. Храбрый Дохтуров, маленький, кругленький, под влиянием патриотического горя заявил, что он, безусловно, против сдачи Москвы неприятелю. Граф Остерман-Толстой отверг предложение Беннигсена и, впившись в него своими блестящими глазами, спросил:

– Можете ли вы в случае сражения поручиться за нашу победу?

Начальник главного штаба, рассердившись, грубо ответил:

– Подобных требований нельзя предъявлять одному человеку. Победа может зависеть лишь от храбрости наших солдат и умения наших генералов…

Совещание подходило к концу, когда приехал Раевский, занятый расположением войск. По приказанию Кутузова Ермолов объяснил ему суть разномыслии. Раевский, наклонив черную курчавую голову, сказал:

– Если позиция отнимает у нас возможность пользоваться всеми нашими силами и если уж решено дать сражение, то выгоднее идти навстречу неприятелю, чем ожидать его. Но для подобного предприятия мы не готовы и потому можем только на малое время замедлить вторжение Наполеона в Москву. Россия не в Москве, среди сынов она. Следовательно, более всего должно беречь войска. Мое мнение: оставить Москву без сражения. Но я говорю как солдат. Князю Михаилу Илларионовичу предоставлено судить, какое влияние в политическом отношении произведет известие о взятии Москвы…

Ермолов высказался на совете последним. Он видел, что решение оставить Москву без боя предрешено и его мнение на исход споров уже не повлияет. Но как генерал с небольшим военным опытом, он не смел дать согласия на оставление столицы и, страшась упреков соотечественников, дорожа завоеванной популярностью в войсках, предложил атаковать неприятеля.

– Девятьсот верст непрерывного отступления, – утверждал он, – не приготовили врага к неожиданным для него нашим наступательным действиям. И нет сомнения, что в войсках его от этого произойдет большое замешательство.

Кутузов, ожидавший, что Ермолов повторит мысль об отступлении, высказанную им на Поклонной горе, недовольно заметил:

– Такие мнения может предлагать лишь тот, на ком не лежит ответственность.

Наступило продолжительное молчание, которое нарушил фельдмаршал. Тяжело вздохнув, он заговорил:

– Вы боитесь отступления через Москву… А я смотрю на это как на провидение – это спасет армию. Наполеон словно бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет..

Из всех русских генералов лишь один Кутузов мог оставить неприятелю Москву, не повергнув государство в глубокое уныние. На этом совете вновь подтвердилась неоспоримо великая истина, что в Отечественной войне Кутузов был сущей необходимостью для России.

– С потерею Москвы не потеряна еще Россия, – размышлял вслух фельдмаршал. – Первою обязанностью ставлю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление, и уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю. Поэтому я намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге. Знаю, ответственность обрушится на меня. Но жертвую собой для блага Отечества. – Он поднялся со стула, давая понять, что заседание совета закрыто, и твердо добавил: – Приказываю отступать…

Генералы тихо разошлись, и фельдмаршал остался один. Он ходил взад и вперед по избе, когда вошел полковник Шнейдер, находившийся при нем безотлучно двадцать лет. Пользуясь правом свободного с ним разговора, он старался рассеять фельдмаршала и заводил речь о разных предметах. Слова его, однако, оставались без ответа.

– Где же мы остановимся? – спросил Шнейдер наконец.

Будто пробужденный вопросом, Кутузов подошел к столу, сильно ударил кулаком и с жаром сказал:

– Это мое дело! Но уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут лошадиное мясо есть!..

Успокоившись, фельдмаршал принялся отдавать приказания о движении войск на Рязанскую дорогу. При этом он запретил начальнику интендантской службы генералу Ланскому перевозить продовольствие с Калужской дороги, куда Кутузов загодя, еще после Бородина, распорядился направить хлебные запасы. Милорадовичу велено было командовать арьергардом.