Иван Наживин - Иудей

Разговор о британском займе не привёл пока ни к чему: оба были слишком опытные игроки, чтобы решить такое дело сразу. И их занимал не только результат дела, но и самое мастерство игры: кто кого? Они только нащупывали почву для поединка, как начали съезжаться приглашённые.

— Как, ты позвал и Петрония? — несколько удивился Иоахим. — Но ведь это совсем пустой малый.

— Ну почему же? — примирительно возразил Сенека. — Он прекрасно управлялся с государственными делами в Азии.

— Да, но он не столько живёт, сколько все играет какую-то роль, чтобы удивить всех, — усмехнулся Сенека.

— Все… играют!

— Ну, зачем же — все? Есть люди прямые, которые живут просто, не заботясь о том, что думают о них современники.

— Таких очень мало… А Петроний слишком близок к Нерону, чтобы можно было оставить его в стороне… А, вот и он, наш elegantiae arbiter! — радушно воскликнул он. — Наконец-то!

И он сердечно приветствовал вошедшего прихрамывающего Петрония, как всегда, в свежей тоге, надушённого и самодовольного.

Сейчас же вслед за Петронием прибыл крупный банкир Рабириа, славившийся своим обжорством и похожий на жирного гиппопотама с маленькими и злыми глазками, потом сицилиец Тигеллин, забиравший все больше и больше влияния на Палатине и уже метивший в командиры преторианцев, за ним Помпей Сильван, который, будучи проконсулом в Африке, был обвинён в жестокости и взятках. Он был стар, богат и бездетен и потому у него нашлось много защитников, и его оправдали. Но он пережил всех этих своих доброхотов, рассчитывавших на его наследство, оставил их, таким образом, с носом и был этим очень доволен. Потом прибыл строгий стоик Тразеа Пет. Он был сенатором и членом коллегии квинтдецемвиров, которые заведывали книгами Сивилл: с этими книгами справлялись в случае каких-нибудь событий, грозивших бедою Риму, и находили в них способы для умилостивления богов. Тразеа был до такой степени популярен, что, когда он почему-либо не посещал курию — заседание сената, — «Diurna populi Romani», ежедневная газета, основанная Юлием Цезарем, во всех провинциях и во всех лагерях читалась особенно усердно, потому что все тревожно старались узнать, какие дела решились без участия Пета. Потом прибыло несколько влиятельных сенаторов, из новых, которые догадались, что сенат — это очень хорошее учреждение для устройства личных дел. И, наконец, с большой важностью появился знаменитый Паллант, вольноотпущенник Нерона, купавшийся в миллионах. Богатства вольноотпущенников вошли в пословицу. Дворец Посидония, евнуха Клавдия, затмевал блеском своим Капитолий. Несмотря на всю ненависть и презрение аристократии к этим выскочкам, вчерашним рабам, она окружала их лестью и почётом и предлагала им своих дочерей в жены. Для Палланта льстецами была составлена родословная, которая вела его происхождение от царей Аркадии, и один из потомков Сципионов предложил сенату поднести ему благодарственный адрес за то, что царский отпрыск этот соглашается, ради блага родины, быть слугой императора. В своё время Паллант выступил в сенате с проектом закона о наказании женщин, которые вышли замуж за рабов. За это, по предложению одного из консулов, Палланту были поднесены знаки преторского достоинства и пятнадцать миллионов сестерций. Он принял только знаки. Сенат после этого выразил ему в особой резолюции благодарность, которая на бронзовой дощечке была выставлена рядом со статуей Юлия Цезаря и в которой собственник капитала в триста миллионов сестерций прославлялся, как образец бескорыстия. Старый Л. Вителлий, отец Вителлия, командира рейнской армии, поместил в число своих домашних богов золотое изображение Палланта. Родной брат Палланта, Феликс, был в это время прокуратором Иудеи…

Величественный дворецкий доложил, что обед ожидает. Места вокруг стола были очень обдуманно распределены заранее, и все, занимая их, легко узнавали, как они оцениваются не только в этом пышном дворце, но и в Риме вообще. Некоторые были недовольны своим местом, но скрывали это под самой очаровательной любезностью. Сенека сделал едва уловимый знак, и великолепно вышколенные рабы мгновенно исчезли из необъятного триклиниума.

— Я полагаю, друзья мои, что на этот вечер нам лучше обойтись без их услуг, — проговорил Сенека. — Римляне считают нужным проводить своё время в разговорах о женщинах, о придворных сплетнях, о последних играх в цирке, о стихотворении, которое накропал какой-нибудь модный пиит, но мы все слишком… скажем, солидные люди, чтобы заниматься пустяками. Мы собрались поговорить о делах серьёзных, и потому, подав, что нужно, рабы будут удаляться.