Иван Кратт - Великий океан

К вечеру на укрепленной посреди камня высокой мачте трепыхнул и заполоскал на ветру трехцветный флаг. Пять залпов с кораблей, пять с верков новой крепости приветствовали символ Российской державы.

Даниэль Робертс продул ствол пистолета, сунул его за пояс, потрепал за уши напуганного выстрелом, припавшего к земле щенка. На застреленного индейца не посмотрел. Котлеан сосредоточенно курил длинную трубку, двое других стариков сидели неподвижно, глядели на огонь костра. Словно ничего не произошло.

Среди твоих воинов, Котлеан,сказал Робертс, бережно расправляя узкую светлую, будто льняную, бороду,видимо, много друзей Баранова.

В его словах прозвучала угроза, но старый вождь невозмутимо продолжал курить. Золотилось белое перо, прикрепленное к головной повязке, отблескивал медный черенок трубки.

Китх-Угин-Си, великий житель земли, имел сестру, и рожденных от нее детей истреблял, чтобы не размножать племя людей...произнес вдруг один из стариков. Насмешка покривила его вялые, сморщенные губы.Может, сестра великого жителя была белолицей?

Котлеан молчал. Озаренное пламенем лицо его было почти равнодушно, только глубже залегли морщины на лбу и вокруг хищного рта. Синела на медно-красных скулах причудливая татуировка.

Вождь смотрел на угольки костра и, казалось, не слышал ни плача детей, ни ропота воинов у пустых котлов своих барабор[Барабора индейская хижина]... Могуществов повиновении. Сильных нет. Великое племя променяло доблесть на ружья, на горькую воду, на вшивые одеяла, табак и украшения женщин. Свирепые стали жадными, неукротимые равнодушными. Заросли тропы. От запахов крови и пороха омертвел берег. И разве не правы были другие, всю жизнь прожившие с русскими, видевшие от них защиту и щедрость. И только он, Котлеан, пошел к врагам Баранова.

Гудела за стенами блокгауза река, в сумраке над кострами сновали летучие мыши. Близкий лес обступил крепость, гнилью и сыростью тянуло от обомшелых елей.

Так и не сказав ни слова, закутавшись в плащ, Котлеан ушел в свою хижину. Разошлись старики. У костра остались Робертс, щенок и мертвый индеец с побуревшим, слипшимся на затылке пучком волос. Левая рука убитого изогнулась, торчали окостенелые, растопыренные пальцы.

Даниэль Робертс наконец поднялся, сгреб ногой тлевшие ветки, надел круглую шляпу, лежавшую возле костра. Щенок подбежал к убитому, поджав хвост, осторожно нюхнул. Робертс отшвырнул собачонку и, переступив через труп, направился вдоль стен.

Стало совсем темно. Тучи обложили небо, не было звезд. На рейде и в новом укреплении русских не виднелось ни одного огонька. Внутри палисада погасли костры. Лаяла собака. Было сыро. Начинал моросить дождь.

Спотыкаясь о мокрые бревна, скреплявшие внизу стены блокгауза, Робертс достиг небольшого углубления возле одной из амбразур, сдвинул в сторону жерди, достал из ниши фонарь. Долго возился, пока зажег огарок. Скудный свет озарил грубую дощатую дверь на двух деревянных засовах, лишаи плесени.

Нагнувшись, придерживая бороду, морской разбойник спустился по земляным ступенькам, поднял над головой фонарь. Из мрака низкой небольшой пещеры, выкопанной в земле основателями крепости, выступало несколько деревянных перегородок. На остатках еловых веток, сенной трухи лежало внутри этих загонов десятка полтора людей. Пленники были главным образом женщины, захваченные при разгроме русских селений.

Казалось, совсем недавно пришли переселенцы в этот край, но они стали хозяевами всего берега. Ловили бобров и рыбу, строили селения, возводили редуты и крепости и не давали приблизиться ни одному чуждому судну. Корсарам нужно было поддерживать борьбу Котлеана и других вождей против русских, чтобы сохранить свои разбойничьи гавани. Робертс вел слишком большую игру, его корабли пополняли добычей притоны Макао, рынки Кантона, не раз огибали мыс Горн. Нельзя, чтобы в конце концов индейцы убедились, что русские лучше защищают их от грабежа, чем они бы смогли это сделать сами. Русские проявляют чересчур много забот о дикарях...

Два года назад Котлеан захватил главную крепость Баранова, правитель был в отъезде, поселенцы не выдержали свирепого натиска. Почти все они погибли при защите блокгауза, и только немногие оставшиеся в живых гнили теперь за этой дверью. Опухшие, изможденные, они едва шевелились в своих логовищах. На полу, перед загородкой, сидела женщина. Длинные седые космы падали на плечи, одеяние развалилось, иссохшие груди висели поверх лохмотьев. Женщина бессмысленно глядела на вошедшего, не двигаясь, не замечая его, потом поползла в угол. Два года она провела в подземелье,разучилась ходить.